– Пошли отсюда, – глухо сказал Илья, пытаясь встать из-за стола. – Глаза б не глядели…
На улице он послушно положил ключи от «Мерседеса» в Алину ладонь, плюхнулся рядом с нею на сиденье.
– Домой? – спросила она.
– Н-нет… – пробормотал Илья. – Какого – домой? Поехали! Куда там… Ну, в этот, что блядюшка та рассказывала, как ее… В «Парижскую жизнь»!
О ночном клубе под названием «Парижская жизнь» рассказывала какая-то знакомая художница, имени которой Аля, впрочем, так и не сумела вспомнить за все время разговора. Это было в самом начале их сегодняшнего вояжа, и она удивилась, как Илья еще не забыл об этом эпизоде.
Клуб располагался в саду «Эрмитаж», во флигеле здешнего театра. Машину оставили у решетки сада, едва отыскав место для парковки.
Аля с удовольствием осталась бы на первом этаже «Парижской жизни». Там располагался бар, стояли деревянные столики, а единственным музыкальным сопровождением было пианино, на котором наигрывал тихие мелодии молоденький тапер.
И интерьеры были приятные: в стенные ниши, затянутые причудливыми тканями, были помещены какие-то странные и очаровательные композиции. Аля разглядела французские бутылки, шляпки и другие милые приметы парижской жизни, в честь которой был назван клуб.
Она даже расслабилась немного, впервые за эту ночь попав в заведение, в котором мог чувствовать себя уютно не только отвязный тинейджер.
Но Илье непременно хотелось подняться наверх.
– Там биллиард, – твердил он. – И еще один зальчик – классный. Танцпол, диджей хороший… Ну пошли, Алька, пошли глянем!
– Ты в бильярд собираешься играть? – Алю обозлило его пьяное упорство. – Или не наплясался еще?
Но тут, к собственному удивлению, она заметила, что Илья, пожалуй, даже протрезвел.
«Неужто встреча с подругой так подействовала? – насмешливо подумала Аля. – Прямо как нашатырный спирт!»
Как бы там ни было, а глаза у него стали более осмысленными, а походка – более твердой. Они поднялись наверх по деревянной лесенке.
Несмотря на то что третий этаж отведен был под дискотеку, здесь тоже оказалось неплохо. Макет Эйфелевой башни, столики, отделенные от танцпола барьерами, – весь этот интерьер явно был рассчитан на людей со вкусом.
На Илью все это подействовало и вовсе умиротворяюще. Правда, он и раньше не дебоширил, но теперь, усевшись за столик неподалеку от Эйфелевой башни, выглядел почти трезвым – не пьянее, чем большинство посетителей.
– Смотри, и публика приятная, – заметила Аля, обводя взглядом зал. – Интересно, надолго это, или скоро будет как везде? Для тинейджер! – усмехнулась она, невольно передразнив Кейт.
В зале было полно знакомого народу – студентов ГИТИСа и других театральных вузов, молодых актеров, художников, еще каких-то неотвратительных, творческого вида личностей. Здесь в основном узнавали не Илью, а Алю; впрочем, и общих знакомых, как везде, хватало.
– А ты пользуешься успехом, – сказал Илья, прислушивавшийся к Алиному разговору с однокурсником, который пьяновато восхищался ее игрой в «Укрощении строптивой». – Вот, оказывается, зачем ты меня сюда повезла – самоутверждаешься в моих глазах?
– По-моему, ты сам захотел сюда ехать, – пожала плечами Аля. – И не сваливай с больной головы на здоровую: мне самоутверждаться перед тобой незачем.
– Да ты меня, я смотрю, прямо насквозь видишь! – насмешливо произнес он. – Прибавила за эти годы проницательности…
«Подумаешь, бином Ньютона!» – Аля едва удержалась, чтобы не произнести это вслух; ей не хотелось смотреть в его сторону.
– Илюха, Алечка! – вдруг раздался радостный голос.
Аля приготовилась к очередному набору дежурных фраз, комплиментов, приветствий, а заодно к тому, что не узнает собеседника. Но Илья узнал его сразу, а вслед за ним вспомнила и она.
– Пашка! – радостно воскликнул Илья. – Вот кого не ожидал здесь увидеть!
– Почему же не ожидал? – широко улыбнулся Пашка. – Что я, дикий какой, чтоб меня в клубе увидеть нельзя было?
– Да здесь, по-моему, богема одна собирается, – пояснил Илья, неопределенно кивая куда-то подбородком. – А ты человек солидный, – насмешливо добавил он.
Аля даже фамилию его вспомнила – Осокин. Паша был другом и деловым партнером Феди Телепнева, хозяина «Мерседеса». Три года назад он весьма успешно раскручивал собственное дело – что-то издательское – и уже тогда мог считаться «солидным человеком». Правда, вид у него сейчас был вовсе не деловой: какой-то свитерок, хоть и итальянский, но явно ширпотребовский, взлохмаченные длинные волосы…
– Да брось ты, Илюха! – широко улыбнулся он. – Много воды утекло. Я, может, сам теперь богема!
– Да-а? – протянул Илья; в его голосе Але вдруг послышалась какая-то зловещая язвительность, и она удивленно взглянула на него. – Это каким же боком?
По всему было заметно, что Паша находится в том слегка приподнятом настроении, в которое впадает большинство непьющих и небогемных людей, окунувшихся в атмосферу тусовки, да еще ночью, да еще на подпитии. Все окружающие кажутся им близкими людьми, они с ходу готовы откровенничать с первым встречным и посвящать его в свои дела, не думая о последствиях.
Аля всегда испытывала к таким людям сочувствие, хотя и считала, что им следовало бы сидеть дома, а не таскаться по ночным клубам.
Интуиция ее не обманула: Паша перенес на их столик свой бокал с каким-то пестрым коктейлем, соленые орешки в вазочке – судя по всему, настраиваясь на душевный разговор.
– Давно тебя не видно было, Илюша, – сказал он. – Ты в Штаты, говорят, перебрался?
– Говорят, – кивнул Илья, глядя на него прищуренными глазами. – Что еще говорят?
– Ну-у, – слегка растерялся Паша, – что у тебя там лучше дела пошли, чем тут…
– Неужели? – еще больше сощурился Илья. – Что же им, интересно, в здешних моих делах не нравилось?
– Да брось ты, Илюха! – Паша хотел хлопнуть его по плечу, но Илья едва заметно отстранился, и из-за этого вышло, что тот бестолково взмахнул рукой. – Перебрался и перебрался, кому какое дело? Я и сам, можно сказать, перебрался, хоть из Москвы и не выезжал никуда. А вы, значит, снова с Алечкой? – поинтересовался он. – Гуляете?
– Гуляем, – коротко подтвердил Илья, не отвечая на первый вопрос.
Он молчал, в упор глядя на Пашу. Алю раздражал этот взгляд, призванный вывести человека из равновесия, заставить его смутиться неизвестно из-за чего. Но что она могла сказать – отвернись?
– Ну, я рад вас видеть, – поежившись под этим взглядом, сказал Осокин. – Гульнем вместе, а? Я угощаю!
– Да ты прямо барин замоскворецкий, – усмехнулся Илья. – Наследство получил? Или тиражи миллионные?
– Чьи – мои? – изумился Паша.
