Сразу ей казалось, что он вот-вот исчезнет. Было что-то невозможное в том, как он стоял, прислонившись плечом к стене, или прохаживался по тротуару, засунув руки в карманы расстегнутой куртки, хотя все это были самые обыкновенные движения, и непонятно было, что же вызывает у нее такую тревогу.
А усталость точно ветром из нее выдувалась. Аля даже не успевала понять, как это происходит, но к тому мгновению, когда она брала Андрея под руку и своим плечом чувствовала прикосновение его плеча, она уже была охвачена той волшебной легкостью, которую с самого начала ощутила в нем.
– Ну, а сегодня о ком ты думала – о себе или о партнере? – спрашивал он. – Опять серьезная у тебя получилась Катарина?
«О тебе», – хотелось ответить Але, но этого она, конечно, не говорила: просто потому, что это было неправдой – о нем она не думала, тем более на сцене. Что-то другое происходило с нею – не мысли…
Ее удивляло, что она никогда не может понять, какое у него настроение. Андрей не производил впечатления жизнерадостного бодрячка, но ей ни разу не приходилось видеть его расстроенным, сердитым, даже просто взволнованным. И это не только удивляло ее, но даже пугало.
«Я слишком мало его знаю, – думала Аля. – Да я и совсем его не знаю! А он не хочет быть со мной откровенным…»
Конечно, теперь она знала о нем немало – во всяком случае, не стала бы спрашивать, архитектор он или сценограф. Андрей довольно быстро сообщил ей, что в Москве занимался реставрацией зданий и оформлял спектакли, и только в Барселоне смог наконец построить то, что хотел.
– Почему же ты мне не показал свои дома? – расстроилась Аля, узнав об этом.
– Да ведь тебе день всего оставался, – улыбнулся он. – Ты и Гауди посмотреть не успела, да и никого не успела. Еще бы я стал приставать со своими твореньями! Потом приедешь как-нибудь – покажу.
Он говорил о том, что она «потом приедет», тем же мимолетным тоном, каким говорил обычно – и это тоже повергало Алю в растерянность.
«Что между нами происходит? – думала она. – Если он влюблен, то почему не скажет об этом? Если просто не любит говорить о любви – почему не попытается хотя бы поцеловать?»
Ни на один вопрос она не находила ответа. Правда, особенно и некогда было искать.
Они вышли из машины на площади Маяковского, возле арки гостиницы «Пекин». У Али впервые за последнее время выдался свободный вечер, и с непривычки она чувствовала легкую рассеянность оттого, что не надо никуда торопиться.
Она видела Андрея словно сквозь дымку: как он обходит машину, как ветер ворошит его светлые волосы – медленно, едва заметно. Было что-то нереальное во всем его облике, и в этом ветре, и в шуме Садового кольца.
– А в Барселоне было в шестидесятые годы такое объединение – Тальер де Аркитектура, – вдруг сказал он, и Аля вздрогнула: так неожиданно прозвучал его голос. – Это что-то невероятное было, такое только там возможно. Знаешь, кто в него входил? Архитектор, поэт, актриса, рабочий, математик, писатель, фотограф, художник и философ… Славная компания! Это передать нельзя, что они строили – надо видеть.
– А ты видел? – спросила Аля. – Расскажи про что-нибудь!
– Вот есть, например, такой дом, называется Озерные аркады. Это не дом вообще-то, а виадук. Стоит в воде, небо сквозь него видно. Но в нем живут люди, хотя кажется, что он сам собою из озера возник. – Андрей отвернулся от шумной дороги и закинул голову вверх; Аля не видела его лица. – Они хотели так жить, как никто до них не жил. Не коммуна хиппи – совсем другое. Они хотели, чтобы их жизнь разворачивалась непрерывно, чтобы не было разницы между временем работы и временем отдыха, и была бы какая-то особенная творческая среда, в которой и невозможно жить иначе…
Он стоял у стены обыкновенного сталинского дома и рассказывал об Озерных аркадах, глядя куда-то вверх, на неосвещенные окна пятого этажа. Але вдруг показалось, что голос у него дрогнул.
– А почему ты вдруг об этом вспомнил? – осторожно спросила она. – Вот здесь, сейчас? У них что-то не получилось?
– У кого? – Он тряхнул головой и обернулся к ней. – У Тальер де Аркитектура?
– Ну да, – удивленно сказала Аля. – Ты ведь о них рассказывал?
– О них. – Он помолчал. – Нет, у них очень многое получилось. Театры построили, дома, площадь Золотого сечения… Все у них получилось! Давай я тебя, Аля, домой отвезу, – неожиданно, без всякого перехода, сказал он.
Аля растерялась, услышав его предложение – так не совпадало оно с ее настроением в этот вечер. Вообще-то в его словах не было ничего странного: он всегда подвозил ее домой, и прогулки их всегда были недолгими, потому что назавтра ей снова предстояла работа, и Андрей об этом помнил.
Они и расставались с такой же легкостью, с какой встречались; он умел делать момент расставания незаметным.
Но на этот раз его голос звучал иначе, чем обычно, Аля сразу это почувствовала. И не знала, о чем его спросить: что с тобой случилось, почему ты такой, зачем мы сюда приехали?.. Все эти вопросы были одинаково глупыми, и она не стала их задавать.
– Отвези, – пожала она плечами.
Но тут вдруг почему-то представила, как выходит из машины у своего дома, как хлопает дверца, а он сидит неподвижно, с таким же отрешенным лицом, как сейчас, и глаз не видно за стеклами очков, – и ей не захотелось, чтобы все это произошло на самом деле.
– Извини, Андрей, я совсем забыла, – быстро сказала Аля. – Я же конфеты подруге должна отвезти – ну, той, которая мне визу так быстро сделала. Долг платежом красен!
– Да, хорошо. – Выражение его лица нисколько не изменилось; Аля подозревала, что он вообще не слышал ее слов, но он произнес: – Сейчас купим конфеты. Куда тебе надо ехать?
Так и пришлось ни с того ни с сего приехать к Нельке в офис с огромной коробкой австрийских конфет, купленной Поборцевым в магазине на Садовом кольце.
После этого странного вечера Аля совсем растерялась. Никогда с нею такого не было – чтобы она совершенно не понимала намерений мужчины, который оказывает ей явное расположение.
С ним было интересно каждую минуту. Он, например, знал о театре множество вещей, которые ей и в голову не приходили. Он мог сколько угодно слушать ее размышления вслух о Бесприданнице, или о Цветаевой, или о тусклых репликах ее героини в современной пьесе, которую ставили на курсе, и вставлять в них короткие, но совершенно точные замечания.
Но зачем ему все это – вот чего Аля не понимала! Судя по всему, у Поборцева не было избытка свободного времени. Робким он тоже не казался, совсем наоборот: с одинаковой легкостью мог говорить или молчать так, что его присутствие становилось необходимым. Лет ему было не шестнадцать, а по меньшей мере тридцать семь – ведь столько, кажется, знал его Карталов? И жил он в Барселоне – значит, приехал не навсегда.
И поэтому совершенно непонятно было, отчего взрослый, занятый делом мужчина, ненадолго приехав в Москву, бродит по улицам с молодой женщиной, не стремясь к тому, к чему стремился бы любой мужчина, и что ей тоже не было бы неприятно – чтобы не сказать больше…
