– Да, это мысль… – с задумчивым видом произнес он. – Пошли тогда погуляем?
Андрей поднялся с табуретки и застегнул рубашку.
– Ну вот, – немного обиженно произнесла Аля. – Я тебя хотела порадовать…
– Алечка, жаль охлаждать твой энтузиазм, – сказал он, – но мне вообще-то совершенно все равно, что есть. Так что зря ты наше драгоценное время тратишь на эту демонстрацию. Давай лучше к Новодевичьему пройдемся.
А она и думать не думала ни о какой демонстрации! Алю обидели его слова и небрежный жест, которым он развязал на ней фартук. А она-то еще в немецком магазине выбирала этот фартук – клеенчатый, непромокаемый, в зеленых елочках…
«Конечно, зачем ему все это, – с тоской подумала Аля. – Все это привязывает, привыкаешь к этому – фартучки, обеды. Не хочет он… Погуляли и расстались – куда как проще! А мне и возражать не приходится».
Выходной день выдался ведь совершенно случайно, и репетиции опять начинались завтра, и занятия в девять утра…
Никак она не могла разобраться в его отношении к себе! У нее не оставалось на это времени, она нервничала и на него же сердилась, понимая, что он ни в чем не виноват.
Но были минуты, в которые Аля начисто забывала все, что могло сердить или раздражать. Вся жизнь, в которой было множество дел, в которой на все не хватало времени, отступала далеко, казалась несуществующей.
В эти минуты ничто их не разделяло, и она чувствовала, как душа ее трепещет от прикосновения к его душе. Ощущение живой тайны пронизывало ее в такие мгновения, и ничего не было дороже.
Это почти всегда происходило ночью – днем они просто виделись мало, – и всегда это были минуты после близости. Аля чувствовала плечо Андрея под своей головой, и как сердце его бьется у ее виска – едва слышно и быстро, как у ребенка.
– О чем ты думаешь? – спрашивала она.
– Я не думаю. – Она не ушами слышала его голос, а изнутри, всем телом. – Я просто так – лежу с легкой головой. Ты знаешь, как это бывает? Все во мне мелькает так быстро, неуловимо. Тебя слушаю, Сашенькая моя милая…
Он только в такие минуты называл ее Сашенькой, и он был единственный, кто мог так ее называть.
– А я так не могу, – расстроенно говорила Аля. – Я легко не умею думать. Я когда думаю, то вся напрягаюсь, ничего кругом не вижу, и голова у меня тогда гудит. И вообще, мне тогда тревожно. Это от бесталанности, наверное.
– Да? – Аля почувствовала, что он улыбнулся. – Что же тебя сейчас тревожит?
– Сейчас – ничего. – Она поцеловала его в выступ ключицы – чуть белее, чем все его тело, с которого так почему-то и не сходил загар. – Сейчас я тебя слышу как никогда, и ничего меня не тревожит.
– Что тебе рассказать? – спросил Андрей.
Он уже знал, что она часто просит что-нибудь рассказать, и готов был это делать до бесконечности. Даже если он говорил о чем-нибудь отвлеченном, каждое его слово звучало для Али ясно и просто.
– Например, почему ты спектакли стал оформлять, – сказала она.
– Что ж, это простой пример. Потому что мне нравилось театральное пространство. Оно ведь особенное – очень чувственный узел. Вот, например, ты – на сцене. Я тебя люблю, я чувствую в тебе живое, и не хочу я тебя никуда помещать, даже в самые красивые декорации. И поэтому я хочу найти такие декорации, которые все пространство сцены спроецируют в тебя. Непонятно? – спросил он.
– Ну что ты, все понятно.
Аля слушала его, перевернувшись на живот и подбородок положив на руки.
– Ну вот, Карталов чувствовал, что я ему не рамочку эффектную делаю, и мне хорошо было с ним работать. Знаешь, когда я впервые это понял?
– Когда? – заинтересовалась Аля. – Когда вы впервые встретились?
– Ну, когда мы впервые встретились, я мало что понимал, – улыбнулся Андрей. – Я тогда только что родился, так что первую нашу встречу помню смутно. Потом уже, когда я к нему на репетицию пришел однажды. Я тогда на втором курсе учился, а он в Театре на Таганке «Конармию» Бабеля ставил. Нервничал, злился – театр-то прекрасный был, да не его, он себя наверняка чувствовал инородным телом. Ну, я тогда этого всего не понимал еще. Но оформление мне не понравилось страшно. Статичное, монументальное… А я почувствовал, чего он хочет: чтобы каждый персонаж выходил на сцену и тут же все пространство менял по себе.
– И что? – затаив дыхание, спросила Аля.
– И мы попробовали вместе это сделать, в первый раз. Я когда уехал, мне перед ним больше всего было стыдно, – помолчав, добавил Андрей.
– Андрюша, почему ты все-таки уехал? – вглядываясь в его лицо, спросила Аля.
– Я тебе уже говорил. Потому что хотел работать, а не объяснять идиотам, что в традициях и что не в традициях. И чтобы они меня не учили родину любить.
– Я не верю, что дело только в этом, – помолчав, сказала Аля.
– Как хочешь. Я сказал тебе все, что хотел сказать.
Ее останавливали жесткие, обрывистые интонации его голоса. Она билась о них, как о забор, за которым снова скрылась от нее его душа…
С Карталовым Аля об Андрее не говорила. Она даже боялась той минуты, когда Павел Матвеевич спросит напрямую. Хотя, собственно, чего ей было бояться? Карталов предупреждал, что актриса нужна ему здесь, а не в Барселоне – но ведь и речи нет о Барселоне. Разве что на лето, для отдыха – так что в этом плохого?
Андрей с первого дня так отчетливо определил их отношения, что Карталов не должен был иметь поводов для беспокойства о будущем. Вот в настоящем было между ними много неясного, тревожного… Но этого знать никто не мог, Аля и сама не очень понимала, в чем дело.
Поэтому она постаралась придать своему лицу невозмутимое выражение, когда Карталов наконец спросил однажды:
– Что, Алька, не подействовали на тебя старческие увещевания?
Это было сразу после сценической репетиции «Бесприданницы». Аля только что сняла грим и зашла в кабинет главрежа, чтобы выслушать его замечания.
– Вы о чем, Павел Матвеевич? – глядя безмятежными глазами, спросила она.
– Будто не понимаешь! Об Андрее, о чем еще. То есть о ком. Ведь так и знал же! Говорил тебе, предупреждал – и что?
– А что – что? Ничего! В конце концов, мы оба современные люди, оба понимаем… – начала было Аля.
– Понима-аем!.. – передразнил ее Карталов. – Дальше-то что будет?
– Дальше – будем ездить друг к другу. Сейчас мир совсем другой, границы открыты, и вообще…
– Мир, границы… – усмехнулся Карталов. – И что, ты всерьез думаешь, будто это возможно? Ну ладно, ты молодая еще, глупая. Но он-то…
– А что, вы и с ним об этом говорили? – спросила Аля.
– Да говорил, конечно, – проворчал Карталов.
– И… что он сказал?
