Открываю дверь и окидываю Пашу быстрым взглядом с ног до головы. Задерживаюсь на лице, отмечая, что у него разбита губа и рассечена бровь. На нём другая одежда, в руках дорожная сумка. Я даже не пытаюсь скрыть своего смятения, когда он делает шаг навстречу. Машинально отступаю и даю ему пройти.
От Измайлова исходят волны раздражения и злости. И вид у него очень уставший.
– Тебя не было четыре часа, и я переживала.
Паша бросает кожаную сумку на пол. Достаёт из неё телефон и зарядник. Подключает сотовый к сети и оставляет на комоде.
– Да, я в курсе. Телефон сел. Позвонить с чужого оказалось проблематично. У вас какой-то негостеприимный народ и очень невнимательный.
Спокойный тон и уверенность, с которой он говорит эти слова, заставляют меня поверить, что ничего ужасного не произошло. Главное, он вернулся. Живой и почти невредимый.
– Что случилось? – Я задерживаю взгляд на его разбитой губе.
– Ничего ужасного, – невозмутимо пожимает Паша плечами. – Дамочка у супермаркета въехала в бампер, когда парковалась. Несильно. Но в моей машине сработали подушки безопасности. И вот это было очень больно.
– Поэтому разбито лицо?
Измайлов кивает.
– Что-то мне в последнее время часто прилетает по голове, – усмехается он и шипит, прикасаясь пальцами к губе. – Думал, мне мозги и зубы вышибет. И хорошо, что последние целы. Ладно укол в руку или куда пониже, но иголку в рот – это верх издевательства! Я подумываю о вставной челюсти, чтобы избежать сложностей к старости.
Пытается шутить, это хороший знак.
– Ты ездил в больницу? А потом в гостиницу?
– В гостиницу. Не хотел тебя пугать. Лицо и одежда были в крови. Вот такой у меня сюрприз получился. Правда неожиданный?
– Ты ходячая катастрофа, Паша.
Тело, отяжелевшие под грузом переживаний, пока Паши не было, становится вмиг лёгким. Я заношу руку, чтобы коснуться его лица, но тут же одёргиваю себя, боясь причинить боль.
– Я купил любимые сладости и выпечку, только тронулся с места, как получил удар сбоку. По-твоему, я катастрофа, лап?
Всё же обнимаю Пашу за плечи, глядя в его разбитое лицо. Даже с ушибами и ссадинами оно красивое. Или это признаки того, что я влюбляюсь? Смотрю на его губы. С поцелуями придётся повременить какое-то время. Сердце разрывается от нежности к этому мужчине.
– Ты выпил обезболивающее? Взгляд у тебя мутный. И зрачки расширены.
– Угу, – отзывается он.
– Я переживала за тебя.
Только сейчас осознаю, как сильно. Я ведь ничего о нём толком не знаю, кроме того, что он отец моего ребёнка и живёт в Москве. Даже паспорт его не видела.
– Прости, лап. Я бы мог позвонить из гостиницы, но не стал этого делать. Привёл себя в порядок и поехал на такси к тебе. Почти два часа решал проблемы с машиной, которую взял напрокат. Вины моей нет, но все эти документы и формальности… – тяжело вздыхает Паша и закатывает глаза. – Ещё баба эта верещала, будто это она потерпевшая. Муж её потом подъехал. Такой же тупой. Думал, прикончу обоих на месте. Но ты бы не пережила, если бы я ночевать не вернулся, да?
Я улыбаюсь.
– С ума бы сошла к утру. Паш, лучше бы ты дома остался. Я бы блинчики с ягодами сделала. Или пирог испекла. Я умею. Честно.
– Да, лучше бы, – подавленно соглашается он, обнимая меня в ответ.
– Идём в гостиную. Ты полежишь, а я побуду рядом. Ты голоден?
– Нет. Меня тошнит.
– Так сильно ударило?
– Да, – морщится Паша. – Похоже, лёгкий сотряс. Но это мелочи. Главное, зубы целы и нос не сломан. Ты говорила, с завтрашнего дня дожди зарядят?
Я киваю.
– Вот и отлично. Дома побудем. Заодно фейс немного заживёт.
Паша идёт в гостиную и ложится на диван. Прикрывает глаза.
– Может, всё-таки что-нибудь перекусишь? Мясо и овощи? Блинчики? Когда ты последний раз ел?
Довольная улыбка трогает его губы. Мне хочется заботиться о нём, проявлять нежность и ласку.
– Блинчики, как вчера, – отвечает он.
Я иду на кухню и быстро затеваю тесто. Ставлю сковороду на плиту. На всё про всё уходит не более двадцати минут, но когда захожу в гостиную с чаем и блинчиками, замечаю, что Паша уснул. Накрываю его пледом и возвращаюсь на кухню. Убираю всё в холодильник и иду в свою комнату. Чтобы лечь рядом с Пашей, на диване слишком мало места. Снимаю топ и смотрю на себя в зеркало. Даже и намёка нет на то, что я в положении. Поднимаю глаза выше, поворачиваюсь. Плечи и спина красные, кожу неприятно жжёт. Я обгорела на солнце. Мажусь кремом и забираюсь под одеяло. Среди ночи просыпаюсь от того, что чувствую, как меня кто-то обнимает сзади.
– Бросила меня одного, лап? – Горячая ладонь проводит по бедру. – Могла бы разбудить, я бы не обиделся, – глухо звучит в затылок голос Измайлова.
– У тебя был очень жалкий и вымотанный вид.
Я прижимаюсь к Паше, от него пахнет медикаментами, но даже они не в силах перебить его запах. Ловлю себя на мысли, что утром нам предстоит серьёзный разговор, и снова проваливаюсь в сон. Открываю глаза, как по щелчку. Измайлов уже проснулся. Лежит на боку, разглядывая меня. Протягивает руку и скользит пальцем по животу и груди к шее. Мы встречаемся взглядами, и в его глазах появляется насмешливый блеск.
– Так хочется поцеловать, но я даже ртом не могу пошевелить. Больно, – стонет он.
Лицо выглядит так же, как и вчера: нижняя губа сильно распухла, на лбу и скулах синяки. Хорошего мало, но и ужасного ничего нет. Через недельку всё заживёт.
За окном слышится шум дождя. В комнате сумрак, хотя часы на прикроватной тумбочке показывают полдень.
– Как голова? – спрашиваю я, придвигаясь ближе.
– Получше. Но на подвиги не тянет.
Это он намекает на секс? Но я бы так не сказала, потому что бедром чувствую его желание и готовность их совершать.
– Хочешь, чтобы я опять была сверху?
Паша едва заметно кивает, и я беру инициативу в свои руки.
– А ты, оказывается, не такой уж и властолюбивый альфа, каким хочешь казаться, да?
– Можно не нажимать на болевые точки? Видишь же, что мне хреново. Могла бы просто поблагодарить за возможность доминировать. Поцелуи и лицо под запретом, – напоминает он, когда я склоняюсь над ним.
– А в других местах?
Целую горячую грудь и спускаюсь ниже. Между ног томительно тянет, когда понимаю, что Паше нравится моя инициатива.
– Ничего против не имею, – хрипло отзывается он. – Решила оторваться по полной?
– Ага. Будем считать, сегодня день независимости.
