Не знаю, что бы чувствовала на месте Паши, но уверена, ему сейчас так же непросто, как и мне. Отличие лишь в том, что я окружена заботой, поддержкой его друзей, а он один. Понятия не имею, в каких условиях его содержат. Это самое сложное – отключать мысли и воображение, в котором царит беспросветный мрак.
Медсестра делает мне «укол спокойствия» на ночь, – так его называет Багдасаров, – и я проваливаюсь в сон после просмотра очередного фильма. В этот раз Эрик сжалился и включил комедию. Я отвлеклась от навязчивых мыслей, но всего лишь на пару часов.
Мне снится сон, будто я слышу тихий говор мужских голосов.
– Нет, не буди её. Тише. Она на сильнодействующих препаратах. Не хватало, чтобы на эмоциях ей опять стало хуже. И ты бы в порядок себя привёл. Мы не для того её выхаживали месяц. Выходи из палаты.
– Сейчас выйду. Дай на неё посмотреть, – доносится голос Измайлова так отчётливо и ясно, словно это происходит наяву.
Хочу открыть глаза, но действие введённого лекарства сильнее, и я проваливаюсь в пустоту. Голоса и видения исчезают. Даже не знаю, что лучше. И то, и другое приносит боль.
Утром я долго не могу ухватиться за нить сознания, чувствую себя разбитой, а когда всё же выныриваю на поверхность, жму на кнопку вызова медсестры, чтобы попросить снизить дозу снотворного. Жутко с него штормит. Полночи мерещилось, что Паша был рядом, а Эрик выгонял его из палаты. Витать в облаках приятно, но ведь так недалеко и до помутнения рассудка.
– Софья, как настроение? – интересуется Настя, молоденькая медсестра, которая мне очень нравится. – Что-то беспокоит?
Она смотрит на меня слегка встревоженными глазами. Достаёт тонометр и измеряет давление, внимательно наблюдает за моим лицом.
– Всё в порядке. Но пожалуйста, хватит мне вводить снотворное. Я и сама могу засыпать, – прошу хриплым ото сна голосом. – А ещё от него голова кружится.
– Это назначения врача. Как я могу что-то решать за его спиной? Голова может кружиться от недостатка воздуха. Сейчас открою окно, проветрю.
– Мне нехорошо с них, – продолжаю я настаивать. – Начались галлюцинации. Всю ночь снились странные сны. Я так больше не могу… – Осекаюсь, потому что дверь в палату открывается и на пороге появляются Эрик и Аня.
Сердце делает кульбит. В прошлый раз они появились вдвоём для того, чтобы сообщить мне, что Пашу не получается вытащить из тюрьмы и насколько всё затянется, сложно сказать, потому что у Габузова случился инфаркт. Очень слабо верится, что настоящий. Я не желаю никому зла, но если бы имела возможность, то сделала бы ровно то же, что и Паша, – избивала бы Габузова до тех пор, пока он не начал молить о пощаде. И не факт, что смогла бы остановиться.
– Что случилось? – шёпотом выходит из меня, и всё сжимается внутри от нехорошего предчувствия.
– Ничего плохого. Но эмоций сейчас будет много. Ты, главное, помни, что угроза выкидыша сохраняется. Без резких движений и чувственных всплесков, – вкрадчивым голосом говорит Аня.
– Ты ни грамма не успокаиваешь меня этими словами.
– Знаю. Но ты думай о ребёнке в первую очередь, хорошо? – снова предупреждает сестра.
Эрик бросает взгляд в сторону двери и едва заметно кивает. Через мгновение в палату заходит Паша с огромным букетом. Живой, невредимый, немного осунувшийся и уставший. Я громко всхлипываю и закрываю рот рукой, призывая всё своё мужество, чтобы не заплакать.
Значит, это была не галлюцинация? Он приходил ко мне ночью? Боже...
Измайлов приближается, оставляет букет на стуле и садится на кровать. Я бросаюсь ему на шею.
«Не сон. Это был не сон», – стучит в висках.
Глубоко втягиваю его запах, целую щёки, губы, прижимаюсь с такой силой, будто боюсь, что он снова оставит меня. Очень тяжело переживать разлуку. Но я готова на всё, лишь бы Паша был на свободе. Плевать на штамп в паспорте и на то, что я не буду носить его фамилию, если он не сможет её дать. Мне действительно плевать на подобные мелочи. Лишь бы он был рядом.
– Паша… – шепчу ему в губы и льну к напряжённому телу.
Измайлов не торопится говорить что-либо вслух, не целует меня в ответ. Молчит и смотрит в лицо, гладит уверенными движениями по спине. Руки забираются под футболку, я чувствую, как дрожат его пальцы, а дыхание становится неровным.
– Что бы ни случилось, я всегда буду на твоей стороне. Прости меня, что пошла в тот день в офис. Я не думала, что…
Он всё же прерывает поток слов, который льётся из меня, и целует.
Настаёт моя очередь дрожать. От его силы, напора, запаха. Мысли путаются. Я испытываю счастье от понимания, что он здесь и это не мираж.
– Пожалуйста, не заставляй меня никуда улетать. Я не хочу. Прошу, – шепчу, когда Паша даёт мне передышку. – Буду сходить с ума от волнения и однажды потеряю рассудок, а ты будешь один воспитывать нашего сына, – в шутку угрожаю я, хотя и не уверена, что шучу. И впрямь чуть с ума не сошла за эти дни, пока его не было рядом.
Измайлов крепче прижимает меня к себе. Понимаю, что прошу о невозможном, но говорю всё, что чувствую, и не хочу прятать бурных эмоций.
– Сына? – спрашивает он, нежно проводя рукой по моим волосам.
– Да, Паша. Это мальчик. – Отстранившись, я наблюдаю за его реакцией.
Измайлов выглядит обескураженным. Был уверен, что у нас будет девочка? А внутри меня борется за жизнь красивый губастенький мальчик, которому вскоре потребуется отец. Особенно если характером пойдёт не в меня. Вряд ли я справлюсь с воспитанием нашего сорванца без крепкой мужской руки.
Паша берёт мою руку и подносит ко рту. Замечает кольцо на безымянном пальце и довольно поджимает губы. Я не снимаю его с того самого дня, когда Измайлов это кольцо мне надел. И не сниму.
– Имя придумала? – улыбается он, а я то и дело срываюсь на дрожь от того, как он смотрит. Будто видит насквозь.
Отрицательно качаю головой.
– Хочу, чтобы ты это сделал, – отвечаю без раздумий.
– Вечером этим и займёмся. И желательно без свидетелей. – Паша поворачивает голову и стреляет глазами в сторону Ани, Эрика и медсестры, которые застыли в дверном проёме и наблюдают за нами. – Можно мы побудем наедине? Если что, Софья умеет пользоваться кнопкой экстренного вызова, но я убеждён, что это не понадобится. У нас всё будет хорошо, – заверяет он собравшихся.
Я замечаю, как Аня смахивает слезу со щеки и тут же выходит, пряча счастливую улыбку. Эрик и Настя покидают палату следом, и мы остаёмся с Пашей одни.
– Я очень за тебя переживала. Очень...
– Это заметно, – печально вздыхает Измайлов. – Больше так не пугай, – продолжает он и слегка щурится, рассматривая моё лицо, – если не планируешь овдоветь раньше времени.
Снова прижимаюсь к нему, обнимаю за плечи.
