Склонив голову набок, он смотрит на меня, вызывая внутри трепет. Не страх. Даже не верится, что когда-то я испытывала это чувство рядом с ним.
Динар вдруг делает шаг мне навстречу, протягивает руку, касаясь моего лица. Проводит по скуле слегка шершавыми пальцами и накрывает мой рот своими губами. Они сухие, жёсткие, горячие. Асадов целует жадно и глубоко с первых же секунд. Это даже отдалённо не напоминает наш первый поцелуй. Если тогда действительно был порыв и случайность, то сейчас нет. Его пальцы в моих волосах, я жмусь к нему с такой силой, будто вишу над пропастью, и если отпущу его, то сорвусь вниз. И это совсем не так плохо, но я ведь потяну Динара за собой. Его язык раздвигает мои губы и подчиняет себе, творит такие вещи, что я в буквальном смысле теряю рассудок. Асадов отстраняется от меня так же резко, как и притянул к себе. Сжимает челюсти, прикрывает глаза, задерживая дыхание. Вспышка, промелькнувшая в его взгляде, превращается в холодный металл. Он как будто смотрит сквозь меня и дико напряжён.
— Снова будешь извиняться и говорить, что это порыв и у тебя всё под контролем?
Внутри бушует пламя, я хочу ещё его губы на своих. И не уверена, что он услышал эти глухие стоны, вырвавшиеся из моего рта, который он так беспощадно терзал несколько секунд назад.
— Видишь же, что ни хера не под контролем, — мрачно отзывается он и на короткий миг снова задерживает дыхание.
Долго смотрит на мои губы, и мне кажется, сделай я к нему шаг, мы снова сольёмся в поцелуе. Губы жжёт, внизу живота пожар, и много смятения внутри. Так много, что я не могу сдвинуться с места, даже когда Динар первым выходит из лифта.
14 глава
Наташа
Ноги ватные, в голове сумбур, губы по-прежнему жжёт от поцелуя Асадова. Я захожу в номер, замечая, что Динар направляется в свою спальню ленивой и расслабленной походкой, и сжимаю кулаки, подавляя тихий стон и желание что-нибудь кинуть в его спину. Где мне взять хоть крупицу этого спокойствия? Может быть, это приходит с опытом? Но как теперь забыть о его губах, пальцах в моих волосах, горячем дыхании на лице? Все ощущения на грани, они разливаются приятной истомой по венам. Меня всё ещё трясёт от его прикосновений. И я совсем не дура. Прекрасно понимаю, что это значит. Я хочу его. С такой силой, что темнеет перед глазами.
Динар скрывается за дверью спальни. Я иду к себе. Быстро принимаю душ, переодеваюсь и ложусь на кровать. Проваливаюсь в сон почти сразу же. Мне ничего не снится. К счастью. Я просыпаюсь, когда в комнате уже светло. Смотрю на часы. Время близится к полудню. Карина что-то говорила вчера про выставку или театр? Нет, никуда не хочу.
Привожу себя в порядок и выхожу из спальни. Кругом тишина. Солнечный свет заливает гостиную, но настроение с каждой минутой становится хуже и хуже, когда понимаю, что меня не отпустило: я до сих пор думаю об Асадове и нашем вчерашнем поцелуе. Телефон оставляю в номере, борясь с соблазном включить его и проверить, звонил Илья или нет, хотя по-прежнему не хочу с ним разговаривать. И так настроение хуже некуда.
Беру ключ от номера, сумку и иду к Карине. Она открывает не сразу. Выглядит помятой и больной.
— Дай мне полчаса, — говорит хриплым ото сна голосом. — И, если сегодня я скажу: «Давай пропустим по бокальчику вина», останови меня. Заклей рот пластырем, дай пощёчину, всё что угодно, но только не алкоголь. — Она держится рукой за голову и идёт вглубь номера. — Не припомню, когда последний раз было так плохо. Может, у них виски палёное было?
— Помнишь, ты вчера что-то говорила о курсах орального мастерства? Я согласна. И пока не передумала, может, прямо сегодня, а? — не могу упустить возможности поиздеваться над ней.
— Нет. — Карина зеленеет ещё больше. — Меня отходняк рубит, а ты вот так со мной, да? Бессердечная ты, Наташа. Минус тебе в карму за это. Есть между вами с Динаром что-то общее, дьявольское. Определённо, есть. Не зря вас тянет друг к другу.
— Метнуться в номер за обезболивающим? — сжаливаюсь я, пропуская мимо ушей её последнюю реплику. — У меня есть с собой.
— У меня у самой есть. Лучше достань из бара что-нибудь покрепче, — кивает она в сторону небольшого холодильника в углу комнаты. — Кстати, а Асадов как?
— Я не видела его с утра.
— Да что с ним будет, — удручённо вздыхает Карина, держась за голову. — Он вчера почти и не пил. Это в меня рекой лилось, а ему, чтобы свалило, одной бутылки недостаточно, — хмыкает она. — Три как минимум. И то, смотря какое пойло.
Протягиваю ей маленькую бутылочку из холодильника. Она делает глоток из горлышка, морщится и снова хватается за голову.
— Ладно. Я в душ. Если Динар будет звонить, ответь, — кивает на свой телефон, лежащий на тумбочке, и скрывается в ванной.
Не успевает Карина включить воду, как её телефон заливается звучной мелодией. Смотрю на дисплей, вижу две заглавные буквы «АД», и губы сами собой растягиваются в усмешке.
Оригинально. И главное, как ёмко. Асадов в самом деле смахивает иногда на дьявола. В моём случае — искусителя. И соблазняет ведь отнюдь не яблоками. А своим языком, которым творит такие вещи во рту, что страшно представить, как он пользуется всеми своими умениями в совокупности. От этой мысли по телу прокатывается нервная дрожь и я немного прихожу в себя.
— Карина, ты встала? — с ходу спрашивает Динар, даже не поздоровавшись. — Загляни к нам в номер. У Наташи телефон не отвечает. И перезвони мне.
— Со мной всё хорошо, — произношу я, выровняв дыхание.
— Наташа? — в его голосе на секунду мелькает нотка удивления. — Что с твоим телефоном? Почему он недоступен?
— Он сел. Я оставила его в номере на зарядке, — вру, но не испытываю за это угрызений совести.
— Карина где? Совсем плохо ей, да?
— Ушла в душ. Будь я её работодателем, дала бы ей сегодня выходной.
— У неё и так выходной, но только оплачиваемый, чтобы ты была под присмотром…
— Ага, контроль, безопасность и все дела, — ёрничаю, перебивая его. — Неужели я всегда теперь буду у тебя в немилости, Асадов? Мы сейчас в другой стране. Здесь нет ни одного знакомого мне человека, не считая тебя и Карины.
— И чтобы тебе не было скучно одной в незнакомом месте, — договаривает он с нажимом. — Наташа, к твоему поведению есть серьёзные претензии. Заниматься твоим воспитанием уже поздно, да и я не твой родитель, а просто человек, которому небезразлична твоя судьба.
Звучит как вызов. Очередная провокация?
— Только к моему поведению есть претензии, да, а ты святой? — не сдерживаюсь я.
— Если ты про вчерашний поцелуй, то извиняться за него я не буду. Всё было по обоюдному согласию. Пока Макса нет, давай сгладим шероховатости в нашем общении, а то, взаимно пикируясь, далеко зайдём. Очень далеко, — предостерегает он, а у меня от интонаций в его голосе новые мурашки бегут по телу. — Ты когда меня выводишь из себя, реакции совсем иначе срабатывают. Так что следи за языком и будь хорошей девочкой. Договорились?
