Внутри мучительно щемит. Не хочу продолжать этот разговор.
– А если бы я их сунул после секса, отымел тебя во все дырки и оставил в ужасном состоянии в отеле?
– Что ты хочешь от меня услышать, Эрик?
– Хочу, чтобы ты задумалась о том, что последствия твоего поступка могли иметь необратимый характер. Иногда цель не оправдывает средства. И это не только той ночи касается. Если есть желание, то можешь показать мне копии бумаг по вашей компании и брачный контракт с Ибрагимовым.
– Зачем?
– С цифрами в ладах. Больше, конечно, по программной части спец, но посмотреть лишним не будет. Хуже не сделаю.
Это становится последней каплей для хрупкого самообладания.
– Спасибо, что подумал о моих чувствах, но с чего ты взял, что мне нужны эти советы, помощь и содействие в набивании собственных шишек?
– Знаешь, почему такая реакция? Потому что тебе страшно пойти навстречу другому человеку.
– Который потом поступит со мной так же, как и отец?
– Довериться кому-то всё равно придется. Один в поле не воин.
– А я не собираюсь ни с кем воевать. И если что, то с мозгами у меня тоже полный порядок. По бумагам у отца всё чисто, ясно?
– Так не бывает, Рина. В любой системе есть лазейки. То же самое и с документами. Было бы желание искать эти промахи и погрешности. Людям нравится жить в иллюзии, что у них всё под контролем. И пока они это делают, другие строят на этом успешный бизнес, – терпеливо поясняет он.
Машина останавливается возле моего дома, Эрик глушит двигатель.
– Приглашения выпить кофе не будет, – говорю сдержанно.
– Я и не собирался напрашиваться к тебе в гости. К тому же спина ноет, таблетки на работе забыл. Сейчас по домам разойдемся. Завтра продолжим.
Я опускаю глаза, потому что в этот момент Эрик берет мою ладонь и гладит ее большим пальцем.
– Ты действительно собирался меня куда-то отвезти? Не к себе домой?
– С тобой и впрямь удивительно всё получается, Рина. К херам летят планы. С сексом – облом, с поездкой – несчастный случай, со свиданием – накладки. Уже страшно что-либо загадывать наперед. Ты крестик-то носишь?
Расплываюсь в улыбке, переплетая наши пальцы.
– Спасибо за вечер. Мне правда понравилось. И как ты ухаживаешь тоже, – меняю гнев на милость.
– Вот и отлично. Идем, провожу, – говорит Эрик, расцепляя наш замок.
Я открываю дверь и выхожу на улицу. С неба всю дорогу срывался дождь. Вот и сейчас на лицо падает несколько капель. Везунчик идет рядом и даже не предпринимает попытки обнять. Но я кожей ощущаю его близость. Боже… А ведь за мной еще никто так настойчиво не ухаживал. И вот как, спрашивается, не потерять голову?
– Дальше этой двери не пущу, – киваю на высотку, к которой мы приближаемся.
– Сказал же, спать расходимся.
Я не вижу лица Эрика, но чувствую, что он улыбается.
На мгновение поворачиваюсь в его сторону и внезапно запинаюсь каблуком об асфальт. Теряю равновесие и лечу вниз. Практически у самой двери. От падения спасают руки везунчика. Хватка его пальцев становится невероятно сильной, и я громко охаю. Эрик отпускает меня так же резко, как и подхватил. Покачиваясь, делает шаги до стены, упирается в нее плечом и стоит так какое-то время, сжав кулаки и судорожно дыша. Боже... Его спина! Он же в прошлый раз предупреждал, что подхватит на автомате, но это будет грозить ему новыми увечьями.
Мне страшно к нему прикасаться, по телу бежит рой неприятных мурашек, когда представляю, как Эрику сейчас больно, но всё же трогаю его за плечо. Везунчик напряжен и не отзывается.
– Эрик, – снова зову, начиная паниковать.
Лишь спустя минуту он поворачивает голову. Открывает глаза. Зрачки по пятаку, губы бледные и сжаты в тонкую линию. Кажется, что вот-вот сползет по стене и отключится. Меня прошивает отчаянием, едва удерживаюсь от того, чтобы снять туфли и закинуть их куда подальше.
– Вызвать скорую?
– Нет. Сейчас пройдет, – слабо говорит он.
– Идем. – Открываю дверь, неуверенно обнимаю его за талию и веду к лифту. – У меня таблетки наверху. Сейчас будет полегче.
В лифте везунчик снова прикрывает глаза, его штормит. Губы никак не обретут цвет. Впервые вижу его таким беспомощным и дезориентированным.
Вставляю ключ в замочную скважину трясущимися пальцами. Эрик, сжав челюсти, молча наблюдает, и когда мы оказываемся внутри, на автопилоте идёт к дивану и падает на него. Я бегу на кухню, рыщу в аптечке, хватаю упаковку обезболивающего, наливаю в стакан воды и мчусь к везунчику. Присев на корточки, глажу его по белому лицу. Это всё из-за меня! Господи... Я не хотела. Лучше бы он не провожал. Содранные коленки и ладони не стоят таких мучений.
Эрик выпивает три таблетки и снова закрывает глаза.
– Не дрожи, лори. Сейчас оклемаюсь, – произносит сдавленным голосом. – Поставь лучше машину на сигнализацию. Ключ в левом кармане. Мне нужно полчасика, чтобы поймать приход.
Я тянусь к его брюкам, достаю иммобилайзер. Спускаюсь к машине и зачем-то сажусь за руль, не торопясь идти наверх. Меня потряхивает, у самой как будто что-то защемило в позвоночнике, или где там Эрику поставили эту чертову пластину, которая причиняет ему боль и дискомфорт. Машинально открываю бардачок и смотрю содержимое. Таблеток нет. Презервативов тоже. Лишь сигареты, зажигалка, жвачка и какая-то замызганная плюшевая игрушка, похожая на жирафа. Даю себе еще пять минут, чтобы успокоиться, и возвращаюсь в квартиру. Эрик полулежит на диване. Смотрит в одну точку напряженными глазами, между бровями пролегла глубокая складка.
– Почему так долго? – раздраженно спрашивает он. – Я уже хотел вставать и идти за тобой.
– Идти? – выдавливаю из себя непринужденную улыбку.
– Ну или ползти. – Губы Эрика раздвигаются в ответной, но всё такие же бледные.
– Сделать тебе чай?
– С сахаром. Четыре ложки.
– Ого, ты сладкоежка… – замечаю я, продолжая имитировать непринужденность, но саму всё еще потряхивает от пережитого недоразумения. Хоть и впрямь в церковь за крестиком беги. – У меня нет сахара. Твоя теория в чем-то себя всё же оправдывает.
– А что из сладкого есть? Конфеты? Шоколадки?
– Очень мало. Конфеты, кажется... А еще роллы и пицца. Будешь?
– Только чай и что-нибудь сладкое.
– Сейчас. Лежи, не вставай, – ободряюще улыбаюсь ему снова.
– Ха-ха, лори, – безрадостно отзывается везунчик. – Еще минут двадцать я точно буду обездвижен.
Я ставлю чайник, убираю аптечку на место. Делаю чай и иду в гостиную с небольшим подносом. Эрик пытается сесть. Взгляд уже не такой мутный, губы приобрели цвет, но ему всё еще больно. Кряхтит, как Семён Ильич, когда у того тоже что-то защемит. Везунчик принимает удобное положение, берет в руки чашку, закидывает в себя несколько конфет. Хорошо, что не в обертке. Запивает горячим чаем. Чуть ли не залпом.
