Янис ожидаемо морщится. Его губа презрительно дергается. Глаза темнеют, и в них появляется разочарование. Ну и пусть. Я давно вычеркнула Багдасарова из своей жизни. Давно перестала думать, как больно сделала ему несколько лет назад, и внушила себе мысль, что он встретит другую, более искреннюю, чистую, подходящую ему девушку. Возможно, уже встретил, и все его попытки привлечь мое внимание и что-то узнать – просто отголоски чувств и каких-то неугасших желаний.
И все бы ничего, но мне не плевать, когда Ян находится рядом.
Несколько минут Багдасаров молчит, прожигая меня нехорошим взглядом, отчего появляется слабость. Я смотрю по сторонам и, заметив на тумбочке стакан с водой, тянусь к нему. Сев поудобнее, беру и жадно пью большими глотками, чувствуя, как дрожат руки.
С грохотом возвращаю стакан на место и откидываюсь на подушку.
– Так понимаю, диалога не будет? – спрашивает Ян.
– Мне нечего тебе сказать, – немного спокойнее отвечаю я.
Но это спокойствие напускное. Слишком... во мне всего слишком много, но я не хочу это поднимать. Будет лучше прекратить наше общение и встречи. Снова вырвать из сердца все воспоминания, стереть, забыть. Это опять пройдет. Если не трогать. И не видеть глаз напротив, которые выжигают на мне клеймо.
– Совсем нечего или ты не хочешь?
Хочу. Но что это изменит? Между нами давно пропасть и разрушены все мосты.
– Я ведь всегда хорошо к тебе относился, Алёна. Если бы знал о твоих операциях, то никаких номеров на льду не было бы. И после нашего расставания, четыре года назад, все могло сложиться иначе, не лучшим для тебя образом, за то, что ты сделала. Надеюсь, ты это прекрасно понимаешь и ценишь, что в итоге я просто ушел и потом никак в твоей жизни не проявлялся. Хотя бы поэтому заслуживаю сейчас каких-то внятных объяснений? – разрезает тишину вкрадчивый голос.
В том-то и дело, Ян, что ты не заслуживаешь таких объяснений. А я не хочу копаться в прошлом и вновь делать больно. Нам обоим.
– Те номера на льду к моей госпитализации не имеют отношения. Организм дал сбой. Так бывает. Я постараюсь ответить на твои вопросы, но после этого ты прекратишь появляться в моей жизни. Договорились? – выпаливаю на одном дыхании, думая о том, что еще чуть-чуть, и Ян сожжет меня глазами.
– Меня интересует твой ребенок, – игнорируя мою просьбу, начинает он. – Врач сказала, что детей у тебя нет и с этим сейчас проблемы, – кивает на мой живот. – А в свидетельстве о рождении Андрея указана совсем другая информация. Плюс ты сменила фамилию. С документами без помощи Кости не обошлось, это он всё урегулировал. Узнаю его почерк. Но только в кучу собрать ничего не могу. Если ребенок не Слуцкого и даже не мой, то почему ты попросила Гончарова не говорить мне о нем? Почему Костя тебе помогал? Есть, конечно, предположения на этот счет, но я очень хочу услышать твою версию. Желательно правдивую, потому что мое терпение на пределе.
Я судорожно вдыхаю. Сил на боевые действия нет. Да и за что сражаться? Давно везде проиграла.
– Врач сказала тебе правду. Я не рожала Андрея. И я не его биологическая мать. Он сын Димы. И его погибшей девушки.
Янис не выглядит удивленным. Просто кивает. Знал?
– Ну вот. Ничего сложного. Правда, Алёна? А почему Андрей записан на тебя и в графе «отец» стоит прочерк? Брат не захотел принимать участие в воспитании собственного ребенка?
– Дима сейчас живет за границей. В Россию он не планирует возвращаться. И быть отцом Андрея тоже. Поэтому и прочерк.
– Бросил вас? – невозмутимо уточняет Багдасаров.
– Так сложились обстоятельства.
Противный холод сковывает затылок, спускаясь вниз по спине, когда я об этом вспоминаю.
– Поподробнее.
– Три года назад Дима с беременной от него девушкой попал в аварию. Даша не выжила, а он еле выкарабкался. Их ребенок появился на свет недоношенным, ему требовался круглосуточный уход. Я Андрея выходила. Разом свалилась куча проблем, а родных и помощи – никого. Даша одна, мать Димы сильно сдала, узнав о несчастье с сыном. А сам Димка на больничной койке между жизнью и смертью... Я обратилась к Гончарову, чтобы продать салон. Он согласился помочь не только с ним, но и с документами на мальчика. Позже я купила новое жилье, оплатила Димке лечение и погасила его долги по бизнесу, остальное вложила в развитие секций. В то время я активно начала заниматься этим делом и не захотела бросать.
– А Слуцкий? Почему он не захотел помочь? – с удивлением спрашивает Ян, вскидывая брови.
Мне неприятно говорить об Антоне. Никогда не смогу простить этого человека за ту ночь и все, что он сделал. Два года ничего о нем не слышала, никак не интересовалась его жизнью и впредь собираюсь делать то же самое.
– Ты же в курсе, что он сел. Все случилось примерно в один промежуток времени. Антону оказалось не до моих проблем.
Говорю и сама понимаю, что после этой информации у Яниса возникнет еще больше вопросов. Но Гончаров пообещал, что никогда и ничего не расскажет Багдасарову о той ночи. Я тоже не смогу. Оказывается, причинять боль другим людям, и особенно тем, кто тебе не безразличен, – больно вдвойне.
– Получается, Дима отказался от сына? – переспрашивает Янис.
– Почти так. По бумагам я единственный близкий человек Андрея. Врачи давали неутешительные прогнозы насчет брата. Гончаров предложил оформить бумаги таким образом, чтобы ко мне и ребенку, в случае смерти Димы, не возникло никаких вопросов. Я согласилась. К тому времени, когда брат все-таки оклемался после аварии и вышел из больницы, Андрей уже уверенно бегал по квартире и четко называл меня мамой. Родного отца он сторонился и к себе не подпускал. Дима честно пытался стать папой для своего ребенка, но в итоге подписал контракт с заграничной фирмой и улетел. С Андреем они видятся редко, он даже не спрашивает о нем. Поэтому вопросы «Где твой папа?» и тому подобное – больная тема для нас. Словно ребенок чувствует, что его бросили, и всех воспринимает в штыки. Наши отношения с братом сильно испортились из-за этого. Я надеялась, что Дима захочет как-то участвовать в жизни Андрея и помогать не только деньгами. Это оказалось не так. Как ты уже, наверное, заметил, у мальчика сложный характер. Мне непросто с ним справляться в одиночку, имея к тому же множество проектов. Однако оставить маленького и беззащитного ребенка я не смогла. Привязалась как к родному и не чаю теперь в нем души. Так что да. Андрей – только мой сын. Такая правда тебя устроит?
Янис глубоко вздыхает и откидывается на спинку стула. Заводит руки за голову и прикрывает глаза.
Понимаю, что должна быть сильной и сказать Багдасарову еще раз прямым текстом, чтобы исчез из моей жизни, но молчу, наблюдая за ним. Громко и нервно дышу.
Историю, которую ему только что поведала, знает ограниченный круг лиц. Я не привыкла распространяться о своей жизни или искать поддержку на стороне. Научилась справляться с проблемами сама. Вот только бороться с чувствами мне до сих пор тяжело. Особенно когда пробивает дрожью при взгляде на мужчину, к которому не получается быть равнодушной.
