Физически он выглядит отталкивающе: одноглазый, согласно итальянским хроникам, с немногими оставшимися волосами, всклокоченными и щетинистыми. Пайен Гатино, каноник Сен-Мартена, автор Chronique de Tours (Турских хроник), единственный, кто описывал его как "красивого мужчину, хорошо сложенного, со стройной фигурой, лысого, с приятным цветом лица". Но сейчас историки признают, что это стереотипное описание является идеализированным образом хорошего правителя. Однако и это описание не совсем положительное, поскольку автор признает, что король имел "характер, очень склонный к хорошей еде, вину и женщинам. Он был щедр в отношении друзей, скуп в отношении тех, кто был ему неприятен, хорошо разбирался в инженерном деле, был добрым католиком в своей вере, дальновидным и упрямым в своих решениях. Он судил с большой быстротой и правильностью. Любимец фортуны, опасающийся за свою жизнь, легко поддающийся влиянию и умиротворению, он был очень жесток к тем великим, которые ему противились, и любил разжигать между ними раздоры. Однако он никогда не предавал противника смерти в тюрьме. Ему нравилось привечать маленьких людей, показывать себя справедливым, защитником Церкви и кормильцем бедных". Его историографы, которые также являлись его панегиристами, Ригор и Гийом Бретонский, осыпали его похвалами, доходя до того, что утверждали, как Ригор, что он был мягким и целомудренным, и как Гийом, что "невозможно узнать, был ли это король, который больше всего любил своих подданных, или подданные, которые больше всего любили своего короля". Но им противоречат другие современные королю авторы, такие как Жиль Парижский, который, будучи воспитателем принца Людовика, знал Филиппа очень хорошо, и который, в результате, смог максимально использовать свое положение при дворе написав поэму Karolinus. Вот, что он пишет о короле: "если бы он черпал немного больше умеренности из источника божественной снисходительности, если бы он следовал отцовской мягкости, если бы он был столь же доступен, столь же уступчив, столь же терпелив, сколь нетерпим и гневлив, если бы он был столь же спокоен, сколь активен, столь же благоразумен и осмотрителен, сколь поспешен в удовлетворении своих похотей, королевство было бы в лучшем состоянии".
Историография долгое время была введена в заблуждение тем, что при его правлении королевские владения сильно выросли, и обобщила его характер одним словом ― Бувин. Ослепительная победа в битве при Бувине в 1214 году стала итогом сорока трех лет правления, но за этим ярлыком, полученным за один день, скрывается очень темная личность.
На самом деле, этот человек был болен физически и психологически. По мнению современных врачей, во время крестового похода он заразился, помимо малярии, злокачественной лихорадкой, которую английские хронисты называют лихорадкой Арнольдина, иначе известной как потница, проявляющаяся приступами высокой температуры, ознобом, шелушением кожи, выпадением ногтей и волос, а также нервными расстройствами. До ранней потери волос у Филиппа была всклокоченная шевелюра, из-за чего он получил прозвище "maupigné valet" (всклокоченный), и которое он передал своему второму сыну Филиппу, родившемуся от Агнессы Меранской в 1200 году и получившему по этой причине прозвище Hurepel (Юрпель, Лохматый).
Нервное расстройство, сопровождавшее эту болезнь, объясняет перепады настроения, упомянутые в Chronique de Tours (Турских хрониках). Иногда король запирался на несколько дней в одиночестве, в течение которых не хотел никого видеть. Это также влияло на его сексуальную жизнь, вызывая фазы временной импотенции. По мнению Джона Балдуина, лучшего современного эксперта по Филиппу Августу и его правлению, внезапное отвращение короля к Ингебурге могло быть вызвано именно этой причиной: "Фобии являются одним из психологических последствий потницы и могут помочь объяснить такое поведение", которое церковники в 1201 году приписали колдовству, совершенному молодым датчанином. Это бессилие было временным: по словам его окружения, Филипп Август был дамским угодником; он имел еще много детей, от своей третьей жены и от своих любовниц, включая "некую даму из Арраса", которая, между 1205 и 1209 годами, родила ему внебрачного сына названного Пьером-Шарло, ставшим впоследствии епископом Тура или Нуайона.
Жестокий, гневливый, беспринципный, не брезгующий лжесвидетельством или предательством, очень суровый как со своим окружением, так и с политическими партнерами, Филипп Август с недоверием относился и к членам собственной семьи. После возвращения из крестового похода он жил в страхе перед убийством, будучи убежденным, что Ричард хочет отравить его, и опасаясь заговоров среди близких ему людей: в 1205 году он казнил нормандского священника, которого подозревал в желании убить его. Жуанвиль в своей Vie de Saint Louis (Жизни Святого Людовика) рассказывает, что он рекомендовал своему внуку быть безжалостным: "Он добавил, что никто не может быть хорошим правителем своей страны, если не умеет отказывать так же смело и сурово, как и давать".
Филипп также был очень набожным, благочестивым и даже фанатичным, участвуя в процессиях "со вздохами и слезами", ненавидя богохульство, вплоть до того, что рыцарь, который при нем выругался, был брошен в воду, по словам Ригора, который поздравил его с этим, а также радовался его антиеврейскому рвению: "В 1192 году Филипп, воспламененный святой ревностью к вере, неожиданно прибыл в замок Бри-Конте-Роберт и предал огню более 80 собравшихся там евреев". Король ненавидел ереси, а также новаторские идеи в религиозных вопросах, что могло стать причиной противостояния с его сыном Людовиком, который был более открыт для диалектических дебатов.
Филипп Август не был культурным королем. Он не только не овладел латынью, но даже нет уверенности в том, что он действительно умел писать. Он не любил книги, ненавидел поэтов, трубадуров и других деятелей искусства, которых не допускал ко двору, считая, что "покровительствовать актерам — значит поклоняться демонам".
Печальная принцесса (май-декабрь 1200)
Бланка Кастильская, которую в возрасте 12 лет только что оторвали от двора ее родителей Альфонса VIII и Элеоноры, где поэты и трубадуры были частью обычного времяпрепровождения, перевезли в город находящийся под интердиктом, в строгий королевский двор, в окружение довольно недоверчивых незнакомцев, встретила этого невротичного, тревожного и тираничного свекра в конце мая 1200 года. Можно предположить, что для нее это было серьезным потрясением. И все же ей пришлось терпеть присутствие рядом с собой этого человека, который был одновременно ее свекром и королем Франции, в течение двадцати трех лет! Важно помнить этот факт, чтобы понять развитие характера будущей королевы Франции.
Неудивительно, что хронисты не потрудились сообщить о настроении маленькой испанской принцессы. Они почти не упоминают ее имени, и приезд молодой пары в Париж никак не отмечен ими, поэтому событие прошло почти незамеченным. Могла ли Бланка хотя бы найти утешение в своем муже, который был старше ее всего на шесть месяцев? Любопытный и совершенно достоверный эпизод показывает, что первые несколько месяцев в Париже были очень трудными для Бланки, и что принц Людовик проявил в это время понимание и заботу. Через несколько недель после свадьбы, заметив глубокую печаль супруги, он предпринял необычный для 13-летнего подростка шаг: узнав, что епископ Хьюго Линкольнский, человек великой мудрости и будущий святой, которого король Иоанн попросил присутствовать при подписании мирного договора и на свадьбе, на несколько дней стал гостем епископа Парижского, он отправился в епископский дворец и попросил английского прелата прийти и утешить его супругу. Епископ так и сделал. Хронист Адам Эйншемский, автор Magna vita Sancti Hugonis (Житие святого Хьюго из Линкольна), рассказывает, что Хьюго нашел маленькую принцессу расстроенной, печальной и подавленной и несколькими словами он возвратил ей радость жизни. Хронист не сообщает нам, что сказал епископ Бланке, и он, вероятно, преувеличил чудесную скорость изменения ее настроения, но это подтверждает, что она с трудом приспосабливалась к новому окружению.
