Он родился в 1165 году и был сыном Симона III де Монфора и Амисии, наследницы графства Лестер в Англии. Таким образом, этот мелкопоместный дворянин владел во Франции сеньорией Монфор-л'Амори в епархии Шартра, а в Англии — графством Лестер. Последнее, однако, был захвачено королем Иоанном, как и все фьефы, принадлежавшие французским сеньорам в английском королевстве. Избранный крестоносцами в качестве нового владельца виконтств Безье и Каркассона, Симон де Монфор был человеком 45 лет, описанным Пьером де Во-де-Серне как высокий, крепкий, гибкий, мужественный, отличный воин и "мудрый в своих советах, справедливый в своих суждениях и верный в своих решениях". Что еще более удивительно, он считал его "самым мягким из людей", который "никогда не проявлял никакой жестокости", во что трудно поверить, когда читаешь список зверств, которым подвергались защитники Брама, например, им отрезали носы и выкалывали глаза.
Симон де Монфор, ставший виконтом Безье и Каркассона в 1210 году, теперь стремился выше. При поддержке легата Арно Амори, который стал архиепископом Нарбонны, в 1211 году он попытался стать графом Тулузы вместо Раймунда VI, который был слишком благодушен по отношению к катарам. Но Папа, в 1212 году, отказал ему в этом, пока Раймунд не был официально уличен в ереси, и энергично обличал Симона и своего легата: "Что касается тебя, брат архиепископ, и благородного Симона де Монфора, введшего крестоносцев в земли графа Тулузского, то ты не только занял места, где обитали еретики, но и протянул свои жадные руки к землям, которые никак не подозревались в подлости. Поскольку вы требовали клятвы верности от людей этих земель и держали их в вышеупомянутых землях, представляется вероятным, что там не было еретиков […]. Вы узурпировали чужую собственность вопреки всякой справедливости и благоразумию, настолько, что справедливо, чтобы замок Монтобан и город Тулуза остались в руках графа [Тулузского]". Развязав крестоносную войну в Лангедоке, Иннокентий III явно терял контроль над ситуацией.
1212: Крестовый поход детей и Реконкиста (Лас-Навас-де-Толоса)
Превознесение духа крестового похода было опасной игрой в мире грубого христианства, пропитанного религиозными суевериями, чуждом всякой идеи терпимости, всегда готовом разгореться и прибегнуть к фанатичному насилию против адептов зла, неверных и еретиков. Обобщив призыв к крестовому походу, Иннокентий III открыл ящик Пандоры. Это стало очевидным уже в 1212 году, когда среди детей распространилась крестоносная лихорадка.
В то время как ситуация в Тулузском регионе оставалась хаотичной, Chronique de Laon (Лаонская хроника) сообщает, что "в июне того же года (1212) мальчик-пастух по имени Стефан, родом из деревни Клойс, расположенной недалеко от замка Вандом, сказал, что Господь явился ему в образе бедного паломника. Приняв от него хлеб, он передал ему письма, адресованные королю Франции. Когда он [Стефан] шел к королю с пастухами своего возраста, вокруг него собралась большая толпа почти в тридцать тысяч человек из разных частей Галлии". Прибывшие из Пикардии, Иль-де-Франса, Вандома и Нормандии, эти молодые люди, юноши и девушки, из бедных крестьян, к которым присоединились слуги, служанки и бродяги, сопровождали своего лидера Стефана, которого везли на повозке. Куда они шли? Их намерением было пересечь море и освободить Гроб Господень, чего не сделали короли и сильные мира сего. На самом деле, они, похоже, не знали, куда идти. Когда их спрашивали об этом, они отвечали "К Богу", что довольно расплывчато.
Очень быстро это явление набрало обороты и оказалось настолько необычным, что хронисты поспешили добавить к нему всяческие чудеса. По словам монаха из Сен-Медара де Суассон, в это же время происходили массовые миграции рыб, птиц, лягушек и бабочек, а в Шампани две армии собак убивали друг друга. Для кого-то все это попахивало серой: такая, казалось бы, спонтанная мобилизация детей могла состояться только "по наущению врага рода человеческого", говорит Матвей Парижский, в то время как Альберик де Труа-Фонтен, напротив, был в восторге от этой "довольно чудесным образом осуществленной экспедиции". Когда первое удивление прошло, среди представителей власти, преобладало неодобрение: как дети, многим из которых едва исполнилось 10 лет, могли осмелиться на такую инициативу? Так духовенство осуждало верующих, которые помогали и кормили "крестоносцев". По мнению монастырских хроник, таких как Annales Marbacenses (Марбахские анналы), это начинание было "напрасным и бесполезным": "Поскольку мы обычно очень доверчивы в отношении таких новинок, многие считали, что это было вызвано не легкостью ума, а набожностью и божественным вдохновением. Поэтому они помогали им за свой счет и обеспечивали их едой и всем необходимым. Клирики и некоторые другие, чей разум был более здравым, сочтя это путешествие напрасным и бесполезным, выступили против него; на что миряне яростно сопротивлялись, говоря, что их неверие и противодействие исходят скорее от их алчности, чем от истины и справедливости".
Что касается гражданских властей, то они, похоже, не восприняли движение всерьез, и на этом все закончилось. Филипп Август проконсультировался с магистрами университета, прежде чем отдать приказ "крестоносцам" разойтись, как гласит Chronique de Laon (Лаонская хроника): "Наконец они вернулись домой по приказу короля, который проконсультировался с магистрами Парижского университета относительно этого собрания детей. Таким образом, это детское увлечение закончилось так же легко, как и началось".
Этот рассказ не совпадает с рассказом Матвея Парижского, по которому "они все погибли, либо на суше, либо на море", а Альберик де Труа-Фонтен даже приводит подробности этой трагедии: по его словам, основная часть толпы спустилась по долине Роны в Марсель и там попала в руки двух судовладельцев, Гуго Ферри и Гийома Поркера, которые посадили их на семь кораблей и отправили в Александрию, где продали как рабов; причем два корабля потерпели кораблекрушение у берегов Сардинии.
Этот странный эпизод Крестового похода детей показывает состояние перевозбуждения умов на Западе, одержимом идеей священной войны и дестабилизированном слухами и псевдопророчествами апокалиптического характера. Если мы остановились на этом событии, то только потому, что его важность, конечно, не ускользнула от внимания Бланки Кастильской. Нет никаких сведений о каком-либо вмешательстве в это дело с ее стороны, но как она могла не знать о фактах, о которых сообщается в не менее чем 38 хрониках, живя в Париже, куда съехались 30.000 детей и откуда сам король принял решение выслать их после консультации с магистрами? Ей было 24 года, и почти сорок лет спустя она столкнется с подобным движением, когда будет управлять королевством, с Крестовым походом пастушков, разношерстой толпой крестьян, многие из которых были пастухами, как и в 1212 году, которые также утверждали, что хотят освободить Святую землю. Нет сомнений, что Бланка увидела связь между двумя этими явлениями.
В августе она получила письмо от своей старшей сестры Беренгарии на латыни, адресованное "Dilectae et diligendae sorori suae Blanchae, Ludovici regis Francorum primogenitii uxori" ("Бланке, моей дорогой и ласковой сестре, супруге Людовика, старшего сына короля Франции"). В этом письме Беренгария, называющая себя "милостью Божьей королевой Леона и Галисии", несмотря на то, что ее брак с королем Леона Альфонсо IX был признан Папой недействительным и с 1209 года она жила в Кастилии, сообщает своей сестре прекрасную новость: "У меня есть хорошие новости, которые я хочу тебе сообщить. Благодаря Богу, от которого исходит всякая добродетель, король, наш господин и отец, победил Амирамомелина (Мохаммеда эль-Насера) на поле боя. Мы считаем, что тем самым он приобрел особую славу, ибо никогда прежде не было такого, что король Марокко потерпел поражение в битве на открытой местности. Теперь знайте, что слуга нашего отца пришел, чтобы сообщить мне эту новость, но я не поверила ему, пока не увидела письмо самого короля". Это была великая битва при Лас-Навас-де-Толоса, в Сьерра Морена, выигранная 16 июля христианской армией под командованием отца Бланки и Беренгарии, Альфонсо VIII, и его союзниками, королями Санчо Наваррским и Педро II Арагонским, у мусульманской армии Альмохадов. В своем дифирамбическом письме Беренгария приписывает все заслуги за победу своему отцу и использует эпические преувеличения: 70.000 убитых мусульман, а также 15.000 женщин и сказочная добыча: "Золото, серебро, одежда и животные — невозможно оценить, сколько всего! Двадцать тысяч тягловых животных едва могли вести только связки с копьями и стрелами". В своем рассказе она упоминает о участии в битве французских рыцарей, в том числе трувера Тибо де Блезона, хорошо знакомого Бланке.
