Новый король, поначалу казался весьма невнятным. В 12 лет он был еще далеко не взрослым, но уже и не совсем ребенком. Перед коронацией его даже посвятили в рыцари. Однако к нему относились не как к таковому, что де-факто исключало его из власти. Следует помнить, что в Средние века о детстве людей говорили очень уничижительно, а точнее, вообще не говорили. Человек начинал реально существовать только тогда, когда он становится взрослым, то есть способным выполнять работу взрослого человека. А когда это король, то его работа — это война и управление. Вот почему Иоанн Солсберийский в своей Policraticus (Поликратии) 1159 года, вспоминая библейские примеры, заключает, как и книга Екклесиаста (X, 16–17): "Горе тебе, страна, чей царь — дитя". В 1209 году валлиец Жиро де Барри был еще более суров: "Если страной, даже если она когда-то пользовалась превосходной репутацией, управляет государь-ребенок, она проклята, особенно если, примитивная и необразованная, она вверена примитивному существу, которое должно еще получить образование".
Однако хронисты, признавая, что Людовик IX находился под опекой своей матери в 1226–1227 годах, считают, что эта опека была слишком тесной и длилась слишком долго. "Он не делал ничего, что было бы ей неприятно", — писал трубадур Сорделло, а по словам Матвея Парижского, бароны жаловались, что король "предпочитает совет женщины больше, чем верховенство справедливости", и "они были возмущены тем, что королевством королевств, то есть Францией, должна управлять женщина". Упрек повторялся постоянно. В Grandes Chroniques de France (Больших французских хрониках) "бароны доказывали королю, что королева Бланка, его мать, не должна управлять такой великой страной, как королевство Франция, и что это не для [женщины], чтобы делать такие вещи. Но король утверждал, что он достаточно силен, чтобы управлять своим королевством с помощью хороших людей, которые были в его совете. По этой причине бароны роптали и стали искать, как бы им заполучить короля к себе и держать его под своей опекой и властью".
Бароны не могли смириться с тем, что королевством правит женщина. "Франция очень несчастна, господа бароны, когда женщина владеет ею", — писал поэт Гуго де Ла Ферте, который обратился к государю: "Сир, пошлите за вашими баронами. Договоритесь с ними, приведите к власти своих верных баронов, которые возглавят Францию. И пусть священнослужители идут в свои церкви и молятся. Король, не лжет та пословица, которая гласит, что женщины умеют вредить тому, кто хочет любить баронов. Король, не верь, что страна привязана к женщине, но призови тех, кто любит носить оружие". Власть узурпирована "женским родом", что подтверждает Менестрель из Реймса: бароны, по его словам, "думали только о зле по отношению к королеве Франции". Когда они часто собирались вместе, то говорили, что во Франции нет никого, способного управлять страной. Они видели, что король молод, как и его братья, и не обращали внимания на на его мать. Более того, эта женщина была иностранкой, окруженная испанцами, говорили ее недоброжелатели, и она растрачивает королевскую казну, чтобы отправлять деньги в Кастилию. В одном из своих памфлетов Гуго де Ла Ферте пишет: "Правда ли, что она так любит своего маленького сына, что не хочет, чтобы он изнурял себя, часто деля богатства ее дома. Но она отдает и делится им в изобилии. Она много посылает в Испанию и вкладывает много средств в укрепление Шампани, окружая замки крепкими стенами". "Она авторитарна, жестока, свирепа, ― продолжает он, ― Если бы наша госпожа родилась в Париже, она была бы королевой по справедливости. Но ее сердце достаточно яростно, я думаю, чтобы возмутить знатного барона и воспитать вероломного предателя, так что она заставляет хороших выглядеть плохо, и благодетельствует самым неблагородным".
Ее также упрекали за ее духовное окружение, в частности, за доверие, которое она оказывала архиепископу Гийому (или Готье) Корнуту и его брату Альберику. В диалоговой песне, приписываемой графу Барскому в 1229 году, ее сравнивают с Дамой Херсен, набожной и нескромной волчицей, персонажем Roman de Renart (Романа о Лисе).
Слухи о романе с Тибо и кардиналом-легатом
Слухи о предполагаемой любовной связи Бланки с графом Шампани и кардиналом-легатом Франжипани не остались без внимания, так как она была вдовой и все еще привлекательной женщиной. Придворные стихи Тибо IV и чрезмерная снисходительность к нему Бланки усиливали подозрения. "Он и она, бок о бок, составляют друг другу компанию. И тот, кто давно коронован, не признается королем на улице", — пишет Гуго де Ла Ферте. По словам Матвея Парижского, Тибо испытывал сильную "плотскую страсть" к королеве, и это вызвало негодование баронов: "Эти же сеньоры часто жаловались при дворе короля Франции и в его присутствии, предлагая сбить спесь с упомянутого графа с помощью дуэли. Но их просьба всегда отклонялась королевой, которая была вершительницей всех государственных дел, из-за молодости и неопытности короля. По этой причине они уклонились от повиновения королю и королеве и решили нарушить спокойствие королевства Франции войной. Они возмущались тем, что их государыней стала женщина, чье ложе, как говорили, была осквернена графом Шампани и папским легатом, и которая нарушила обязанности скромности, налагаемые на вдову". Однако следует помнить, что Бланка, хотя и оставалась привлекательной, но в свои сорок лет имела за плечами одиннадцать родов и была на тринадцать лет старше Тибо, у которого, как говорится в одной песне, был "большой и раздутый живот".
В случае с легатом слухи были более настойчивы и имели более серьезные последствия. Скандальный характер предполагаемой интрижки усиливался тем, что в ней был замешан человек из высшей церковной иерархии, официальный представитель Папы. Во многом слухи о любовной связи между Бланкой Кастильской и кардиналом Франжипани предвосхищали более известный случай с Анной Австрийской и кардиналом Мазарини. Сходство поразительно: в обоих случаях испанская королева-мать, вдова покойного короля, отвечающая за регентство королевства в период несовершеннолетия своего сына, и итальянский кардинал, играющий важную роль в управлении Францией. Бланка и Франжипани разделяли вкус к философским и доктринальным проблемам, и Бланка, соблазненная интеллектуальными способностями кардинала, нуждалась в нем для руководства королевством перед лицом "фронды" баронов во время несовершеннолетия короля. Это было все, что нужно, чтобы представить себе любовную и сексуальную связь между ними. По словам Матвея Парижского, бароны утверждали, что легат "сто раз запятнал себя отношениями с ней". Роджер Вендоверский более осторожен, но все же упоминает о слухах: "Затем возникли позорные слухи, которые не следует повторять. Говорили, что наш господин легат вел себя недостойно по отношению к мадам Бланке. Но верить этому было бы нечестиво, так как слухи распространяли враги королевы. Если есть сомнения, доброжелательный разум должен скорее верить в хорошее". Это не помешало декану Парижа, Филиппу де Немуру, упомянуть об этом скандале в письме к Папе: "Когда король умер, что бы ни делал легат с королевой, что бы он ни предпринимал, что бы ни обещал, это не было сделано с согласия капитула".
У парижских студентов не было такой сдержанности в выражениях. В 1229 году, после нового конфликта между королевскими властями и университетом, непримиримая позиция Бланк по совету легата привела к изгнанию магистров. Затем распространились непристойные сатирические песенки, которые сочиняли эти буйные студенты, голиарды (горлопаны), как сообщает Матвей Парижский: "[…] Так что из всех этих людей с известным именем в городе не осталось ни одного. […] Затем, покинув город Париж, мать философии и воспитанницу мудрости, клирики прокляли римского легата, прокляли королеву и ее женскую гордость, упрекнули ее в постыдном общении с легатом. Уезжая, эти хамы пели на все лады сатирические стихи:
