Бланка следила за Генрихом III, который мог воспользоваться отсутствием французского короля, чтобы попытаться вернуть владения во Франции, как Филипп Август воспользовался отсутствием Ричарда Львиное Сердце, чтобы вторгнуться в Нормандию. Но Генрих III не был Филиппом Августом. Его первым шагом действительно была попытка запугивания: он пригрозил высадкой на континенте в августе 1248 года и поставил продление перемирия в зависимость от возвращения потерянных территорий. Но вполне вероятно, как предполагает Матвей Парижский, что это была всего лишь ширма, призванная оправдать введение нового налога в Англии. В любом случае, Бланка отреагировала быстро, попросив Папу отлучить Генриха от церкви, если он попытается что-то сделать. Затем Генрих отправил своего брата Ричарда Корнуолльского и Симона де Монфора в Париж для ведения переговоров. Бланк приняла Ричарда "как мать своего сына", и к Пасхе 1249 года он был в Мелёне. Перемирие было продлено до 24 июня 1250 г. Поскольку Генрих также принял обет крестоносца, Бланка попросила Папу оказать на него давление, чтобы и он уже уехал.
Однако ничего не происходило до рокового 1250 года. Начало крестового похода было весьма удачным. 17 сентября 1248 года крестоносная армия высадилась на Кипре и провела зиму на острове. Первая новость, которую получила Бланка, была не о сражении, а о рождении ребенка: ее сын Роберт д'Артуа написал ей, что его супруга Беатриса Прованская только что родила сына, "очень красивого и хорошо сложенного". Карл Анжуйский заболел лихорадкой, но быстро поправился. Одним словом, новости достойные описания в праздничной открытке. Бланка передала эту новость Генриху III и английской королеве, две сестры которой находились в походе. Пока все было хорошо.
В конце 1249 года крестоносцы отправились с Кипра в Египет. Высадка на берег прошла благополучно. Крепость Дамиетта была взята, и в начале осени они подготовились к походу на Каир. Однако во Франции Бланка Кастильская столкнулась с первой трудностью своего регентства: 27 сентября, во время подготовки к крестовому походу, граф Раймунд VII Тулузский умер в Мийо. Наследование ему должно было быть обеспечено мирным путем. Его дочь и наследница Жанна была замужем за Альфонсом де Пуатье, сыном Бланки и братом короля. Таким образом, графство Тулузское перешло к Жанне и Альфонсу. Но они оба только что убыли в крестовый поход. Раймунд VII умер на обратном пути из Эг-Морта, куда он их сопровождал. Перед самым отъездом Альфонс де Пуатье попросил своего доверенного человека, Филиппа, казначея Сент-Илера де Пуатье, поручить своей матери позаботиться о его интересах во время его отсутствия. Филипп выполнил свою миссию и сообщил об этом Альфонсу в письме от 20 апреля 1250 года, которое сохранилось: "Когда я пришел к мадам, я рассказал ей, как долго вы пробыли в порту, о дне и времени вашего перехода по морю и о больших расходах, которые вам пришлось понести; я попросил ее от вашего имени позаботиться, о ваших делах, поскольку она — все ваше доверие и все ваши ожидания. Она ответила, что с радостью сделает это".
Далее он рассказывает, как Бланка Кастильская уладила вопрос о престолонаследии в Тулузе. Как только она узнала о смерти Раймунда VII, она отправила Филиппа Сент-Илера в Тулузу, чтобы получить присягу от городов и оммаж от вассалов от имени нового графа Альфонса. Его сопровождал Сикард Алеман, которого Раймунд назначил своим душеприказчиком. 1 декабря 1249 года консулы Тулузы принесли присягу, а затем, один за другим, в течение последующих недель и месяцев, вассалы являлись и приносили оммаж. Эд де Бурбон, унаследовавший земли, зависящие от графства Тулуза, уже в октябре принес оммаж самой Бланке. Даже сеньор Баррэль де Бо, который до этого упорно сопротивлялся, в конце концов подчинился. Единственная трудность возникла со стороны консулов Ажена, которые утверждали, что присяга с их стороны будет нарушением договора 1229 года, который предусматривал, что Ажене переходит к королю Англии. Наконец, после обсуждения с Симоном де Монфором, который управлял Аквитанией по поручению Генриха III, все было улажено. Раймунд VII оставил завещание, которое Альфонс де Пуатье аннулировал, посчитав его слишком щедрым по отношению к церквям. Благодаря своей матери, он смог без проблем добавить графство Тулуза к своему апанажу Пуату. Филипп Сент-Илер в своем письме от 20 апреля написал ему, что он может поблагодарить за это Бланку Кастильскую. Но в это время у Альфонса были более насущные заботы: он был в плену у мусульман в Египте.
1250: ужасный год
Так хорошо начавшийся крестовый поход, обернулся жестокой катастрофой в начале страшного 1250 года. Судьбоносного года, если верить Матвею Парижскому, который заканчивает свою хронику так: "Многие просвещенные наблюдатели говорят, что за последние пятьдесят лет произошло больше чудес и новинок, чем за любой другой подобный период в прошлом. А в ближайшие дни следует опасаться еще больших событий". Этот год действительно был концом двадцать пятого пятидесятилетнего периода Эры Благодати, который начался с рождения Христа, и единственным, в котором Пасха приходится точно на день, установленный расчетом, 27 марта. И как кто-то мог удивляться, что в этот период происходят всяческие чудеса, такие как смерть императора Фридриха II — не был ли он Антихристом? — поражение и пленение короля Франции мусульманами? В общем было достаточно пищи, чтобы возбудить горячие умы пророков всех мастей, предсказателей Апокалипсиса, а также учеников Иоахима Флорского.
Однако катастрофа 1250 года имела гораздо более приземленные объяснения. Во-первых, армию крестоносцев поразила эпидемия; от тифа и дизентерии умерли Пьер Моклерк, епископы Нуайона и Суассона, графы Сен-Поль и Блуа. Кроме того, были допущены непростительные военные ошибки: Людовик IX мог быть святым, но он был плохим полководцем. Чтобы открыть дорогу на Каир, 9 февраля он вступил в сражение с мусульманскими войсками при Мансуре. "Это был очень красивый подвиг, потому что никто не натянул лук или арбалет, но это был бой с булавой и мечом", — восторгался Жуанвиль; типично рыцарский бой, в котором красота жеста сочеталась с отсутствием реализма. Пока король сражался в рукопашной схватке у Мансуры, мусульмане вышли к нему тыл у Дамиетты, где королева Маргарита вот-вот должна была родить, и отрезали путь к отступлению к Нилу. А затем брат короля, Роберт д'Артуа, настоящий безумец, пренебрегая советами тамплиеров и госпитальеров, после предпринятой им атаки оказался в окружении на улицах Мансуры, где был ранен и в итоге утонул в Ниле; его тело так и не было найдено. Король, который тоже был болен, приказал отступить, и 7 апреля попал в плен. Король был пленен, его брат убит, армия в беспорядке — катастрофа была полной. Если худшего удалось избежать — а что может быть еще хуже? — то только благодаря хладнокровию королевы Маргариты, которая на следующий день после родов в Дамиетте организовала оборону и в рекордные сроки собрала 400.000 безантов (200.000 ливров), необходимых для выкупа за освобождение ее супруга. После учтивых переговоров с султаном, 6 мая, Людовик был освобожден.
Неизвестно, когда именно эта новость достигла Парижа. По словам Матвея Парижского, первой реакцией было недоверие, и гонцов даже повесили как предателей за распространение ложных новостей, что не очень-то вероятно. Затем все прояснялось, и хронист драматически описывает выражения отчаяния: "Вся Франция была погружена в скорбь и смятение. Церковники, равно как и рыцари, жаловались, сохли от горя и не находили утешения. Со всех сторон отцы и матери оплакивали смерть своих сыновей; подопечные и сироты — тех, кто дал им жизнь; друзья — своих друзей. Красота женщин померкла от горя. Гирлянды цветов были выброшены. Песни больше не звучали, музыкальные инструменты были запрещены. Все внешние признаки радости сменились скорбью и плачем. Хуже того, люди, обвиняя Господа в несправедливости, казалось, теряли рассудок от горечи души и безмерной скорби и неистовствовали в словах богохульства, которые попахивали отступничеством или ересью".
