События доказали правоту Бланки Кастильской, которая с самого начала была настроена против крестового похода. Она только что потеряла сына, а другой попал в плен и освобожден за колоссальную сумму. Для нее настало время положить конец этому безумию. Весной она написала Людовику письмо с просьбой вернуться, под предлогом угрозы со стороны Генриха III. Именно в Акко (Сен-Жан-д'Акр), где он поселился после освобождения, король получил это письмо, о чем рассказывает Жуанвиль: «Когда мы были в Акко, в одно из воскресений король послал за своими братьями, графом Фландрским и другими сеньорами и сказал им: "Господа, мадам королева, моя мать, самым решительным образом просит меня вернуться во Францию, поскольку мое королевство находится в большой опасности по вине короля Англии, который не желает ни мира, ни перемирия. Жители Акко, с которыми я говорил об этом, сказали мне, что если я уеду, то эта земля будет потеряна, так как никто не захочет оставаться там после моего отъезда при таком малом количестве людей. Поэтому я прошу вас подумать об этом, и поскольку вопрос важный, я дам вам время, чтобы вы ответили мне, что думаете, в течение восьми дней"».
Это происходило 19 июня. А 26-го король созвал совет своих баронов, чтобы обсудить вопрос о его возможном возвращении. Многие были "за", например, Ги Мовуазен, который советовал вернуться во Францию, собрать новые войска и деньги и снова начать экспедицию, "чтобы отомстить врагам Бога за оскорбление, который они вам нанесли". Жуанвиль, которого поддержали граф Яффы, маршал Бомон и Эрар де Шасене, не согласились, они считали, что необходимо было остаться и добиться освобождения пленных. Однако большинство высказалось за возвращение, и казалось, что король решил сделать это, когда стало известно, что султан не соблюдает соглашения об освобождении пленных. Людовик решил остаться и объяснил это в длинном письме к подданным, датированном августом, в котором он отчитался о ходе крестового похода. Это письмо было доверено его братьям Альфонсу де Пуатье и Карлу Анжуйскому, которых он отправил обратно во Францию вместе с их супругами, чтобы они помогали матери в управлении королевством.
Этот документ является совершенно новым в истории французской монархии. Король явно пытался оправдать свое поведение и апеллировал к общественному мнению, которое, как ему было известно, враждебно настроено к продлению его отсутствия. Он, как бы оправдываясь заявлял, что принял решение по совету своих баронов: "Когда, после заключения перемирия и нашего освобождения, у нас появилась твердая уверенность, что заморская страна, занятая христианами, останется в состоянии мира до истечения срока перемирия, у нас появилось желание и план вернуться во Францию. Мы уже готовились к переходу; но когда мы ясно увидели из только что рассказанного, что эмиры открыто нарушают перемирие и, вопреки своей клятве, не боятся играть с нами и с христианством, мы собрали баронов Франции, рыцарей Храма, Госпиталя, Тевтонского ордена и баронов Иерусалимского королевства и посоветовались с ними, что делать. Большинство решило, что если мы отступим в этот момент и оставим эту страну, которая была на грани потери, это будет означать, что мы полностью отдадим ее сарацинам, особенно в том состоянии бедности и слабости, в котором она находится, и что мы можем считать христианских пленников, которые находятся во власти врагов, потерянными без надежды на избавление. Если же мы останемся, то надеемся, что время принесет что-то хорошее, освобождение пленных, сохранение замков и крепостей Иерусалимского королевства и другие преимущества для христианства, тем более что между правителем Алеппо и теми, кто правит в Каире, возникли разногласия. […] Ввиду этих соображений, сочувствуя страданиям и мучениям Святой Земли, мы, пришедшие ей на помощь, оплакивая плен и страдания наших соотечественников, хотя многие отговаривали нас от дальнейшего пребывания за границей, предпочли отложить наше возвращение и остаться в Сирии еще на некоторое время, чем полностью отказаться от дела Христова и оставить наших пленников, подвергающихся таким большим опасностям".
"Остаться на некоторое время"! Фактически, он остался в Сирии еще на четыре года. Такое отношение многие считают безответственным для государя, который должен быть верховным главой, защитником, судьей, хранителем королевства Франция. Учитывая, что на передачу новостей из Франции в Сирию уходили месяцы, как он сможет правильно управлять своим королевством во время столь долгого отсутствия? Таким образом, он узнал о смерти своей матери только через шесть месяцев после случившегося! Отрезанный от французских реалий, Людовик Святой своим неразумным поведением поставил под угрозу собственное королевство, отдав предпочтение защите Святой земли.
Король оправдывается тем, что его мать в состоянии справиться сама. "Я не вижу, что мое королевство подвергается большому риску, поскольку у мадам королева достаточно людей, чтобы защитить его", — говорил он, по словам Жуанвиля. И кроме того, он послал ей своих братьев для поддержки, писал он в своем письме к подданным: "Мы решили отправить обратно во Францию наших дорогих братьев графов Пуатье и Анжу, для утешения нашей дражайшей королевы-матери и всего королевства". Братья короля вернулись не одни: граф Фландрский, герцог Бургундский и еще несколько десятков сеньоров также уехали, устав от этого приключения. Альфонс и Карл не слишком помогли матери, потому что Бланка столкнулась с серьезными трудностями.
Ее призывы о помощи сыну почти не находили отклика. Реакция Папы была подобающе благочестивой. Давайте помолимся за несчастного короля Франции, что не очень-то ему помогло. Иннокентий IV, конечно, побуждал добровольцев отправиться на Восток, обещая им вечное спасение души, но в то же время он просил их дождаться его сигнала, опасаясь, что одиночные отъезды будут неэффективными. Генрих III и Хакон Норвежский ранее приняли обет крестоносцев, но ни тот, ни другой не спешили в поход. Генрих III даже воспользовался столкновениями в Гаскони между чиновниками Людовика IX и подданными английской короны, чтобы затянуть дело. Он написал об этом своей "дорогой кузине" Бланке; он организовал конференцию; короче говоря, он ничего не сделал. Племянник Бланки, Фернандо III Кастильский, был готов к отъезду, но в последний момент у него возникло серьезное препятствие: он умер 30 мая 1252 года. Это также сделал император Фридрих II 13 декабря 1250 года, к всеобщему удивлению. Инертность Папы вызвала гнев Альфонса де Пуатье и Карла Анжуйского, которые по возвращении из Сирии проехали через Лион, чтобы высказать Иннокентию IV все, что они думают о его поведении, и даже, если верить Матвею Парижскому, пригрозили изгнать его из этого города. Это была напрасная угроза, так как после смерти Фридриха II Папа уехал из Лиона по собственному желанию и начал борьбу с сыновьями последнего, Конрадом и Манфредом, обосновавшись в Перудже. Людовик IX явно не является его приоритетом.
1251: Бланка и "пастушки": ошибка в старости?
Оставшись одна перед лицом безразличия государей и Папы, Бланка Кастильская в 1251 году столкнулась с серьезными внутренними проблемами. В первой половине года возникло пугающее народное движение — движение пастушков. Это событие привлекло внимание всех хронистов и до сих пор занимает историков. Оно иллюстрирует состояние крайнего нервного напряжения, в котором находились люди под влиянием атмосферы крестовых походов, апокалиптических проповедей и бредовых милленаристских пророчеств. Люди, страдающие и возбужденные слухами и проповедями, были готовы восстать, как только какая-либо харизматическая личность, используя какое-либо трагическое событие, сможет представить им объяснение, которое учитывая их страхи и разочарования, побудит их к освобождению и пообещает лучшее будущее. Религиозная экзальтация наложилась на несчастья и страдания, чтобы породить движение неповиновения, движимое эсхатологическим идеалом. Норман Кон в своей книге 1957 года с выразительным названием La Poursuite du Millenium. Revolutionary Millenarians and Mystical Anarchists in the Middle Ages (Фанатики Апокалипсиса. Революционные миллениалисты и мистические анархисты в средние века) продемонстрировал подоплеку этих движений, зародившихся в густонаселенных, достаточно урбанизированных регионах, подверженных периодическим экономическим трудностям. Часто это были регионы на севере Франции с высоким уровнем развития текстильного производства, чувствительные к колебаниям цен на рынке, а также с высоким уровнем социального неравенства.
