– И после этого турецкая армия будет готова вступить в войну с русскими? – спросил Папен.
– После этого мы сможем продолжить наступление в Египет. Современная война слишком отличается от прошлой Великой войны. У нас мало опыта такой войны. Если мы сейчас ввяжемся в драку с русскими, то они нас быстро разобьют. Войска должны получить опыт войны, страна должна подготовиться. Резервисты должны вспомнить, с какой стороны винтовка стреляет. Много чего надо, уважаемый. И потом, насколько я знаю позицию президента Республики – он не хочет воевать с русскими.
– Давайте, уважаемый Чакмак-паша, про президента поговорим позже. Как начальник Генерального штаба, что вы думаете о войне с Советами и что для этого необходимо Турции и турецкой армии?
– Количество поставок из Рейха надо увеличить вдвое, а лучше втрое против уже озвученного.
– И когда армия будет готова, кстати, какую группировку Генштаб планировал бы развернуть против России в случае войны?
– Если не будет активных боевых действий со стороны Англии, то армии надо месяца два-три на подготовку и освоение новой техники. А на границе с Россией, я думаю, можно сосредоточить миллион – миллион двести солдат. Для Кавказа этого должно хватить.
– Как вы считаете, можно как-то изменить позицию президента?
– Очень сильно сомневаюсь. Исмет-паша твёрд в своём убеждении. Он не любит русских, но считает, что любые войны с Россией никогда не приносили Турции пользы. И только непонятная щедрость русских в 20-е годы помогла сохранить хотя бы осколок империи. Он считает, что ещё одной войны с русскими Турция не переживёт.
– А вы, маршал, тоже так считаете?
– Всё в этом мире меняется. Империи растут и гибнут. И если есть на то воля Всевышнего и есть воля народа, то империя может возродиться вновь. Рейх, возродившийся на руинах кайзеровской Германии, тому пример. Но у Рейха было время для подготовки, у нас же его нет. Имея помощь Рейха, можно попытаться узнать волю Всевышнего, хочет ли он возрождения истинного Халифата
[134].
– Вы не республиканец, маршал?
– Шестьсот лет мы жили с именем Всевышнего, а муртады
[135] считают, что республика навсегда, я же думаю, что республика – это зародыш, личинка истинного Халифата. У зародыша не может быть Веры, но рано или поздно зародыш превратится во взрослый организм, и тогда опять появится Вера. Без Веры во Всевышнего нельзя жить.
– Интересный у вас взгляд на жизнь, маршал. И я даже где-то с вами единомышленник. Единоверцами мы не можем быть. Но я согласен, без Веры своих предков народ обречён на вымирание. Что же касается современности, я передам фюреру ваши пожелания о помощи, думаю, Рейх сможет оказать такую помощь. И фюрер очень сожалеет, что президент Инёню не готов встретиться и обсудить не только войну с Англией. Подумайте, маршал, как повлиять на президента. Рейх будет вам очень благодарен.
– Я подумаю, что можно сделать. Но уже сейчас готов со своей стороны оказать поддержку Рейху. Мой племянник организовал фирму на нефтяных полях
Ирака, фирма молодая, но уже готова начать поставки нефти в Рейх. Вот его визитка, пусть ваш торговый атташе с ним свяжется, и поставки в Рейх пойдут бесперебойно. Я вам это гарантирую.
– Что ж, думаю, сотрудничество с вашим племянником пойдёт на пользу и нашим странам. Завтра, я думаю, уже с ним свяжутся сотрудники нашего торгового представительства.
Интерлюдия
Их было два брата-близнеца. Ганс и Фриц. Они родились в 1910 году. Отец работал мастером на одном из заводов Круппа. Зарабатывал он хорошо, а мать сидела на хозяйстве в небольшом собственном домике и возилась с малышами. У них была счастливая семья. Но началась война. Позже её назвали Великой войной. Поначалу семье даже стало лучше. На заводе прибавилось заказов. Отец много работал, и количество денег, что он приносил домой, выросло. Мать баловала братьев, у них была самая лучшая одежда и самые лучшие игрушки среди их сверстников в их рабочем пригороде. Но в середине 16-го года отца призвали в Рейхсвер. За отца семья получала мизерное пособие. Накопления быстро заканчивались. Мать пустила в дом квартирантов и пыталась найти работу. Но она ничего не умела из того, что могло пригодиться на заводе. А только на заводе были более-менее приличные зарплаты. В 17-м году мать ответила на знаки внимания со стороны начальника одного из цехов завода и стала его любовницей. Положение семьи немного выправилось. Мать никто не осуждал, потому что в конце 17-го пришла похоронка на отца. Братья пошли в первый класс. Жизнь была гораздо беднее, чем до войны, но их семья держалась всё же лучше, чем большинство семей в их пригороде. Перед самым концом войны неожиданно вернулся отец. Он больше года провалялся по госпиталям. Попав из-за неожиданно сменившегося ветра под собственную газовую атаку, ему не повезло получить ещё и английский осколок в ногу. Тяжёлое отравление, ожог лёгких, гангрена ноги. Несколько месяцев в полубреду, и одноногий инвалид вернулся в семью. Матери отец ничего не сказал.
Отрёкся от власти кайзер. Правда, ходили слухи, что его заставили это сделать. Война закончилась. В стране начался бардак демократических преобразований. При демократах жить стало ещё хуже. Начальника цеха кто-то убил в пьяной драке у гаштета
[136]. Убийцу никто не нашёл, да и не искал. Отец медленно угасал. А мать, ещё молодая и красивая женщина, искала варианты. Ей повезло в начале 20-го года. Она познакомилась у ресторана с каким-то итальянцем и через месяц собрала вещи и, прихватив с собой Фрица, уехала с итальянцем в Северо-Американские Соединённые Штаты. Ганса она оставила под присмотром дальней родственницы, так как содержание двоих детей новый избранник матери пока не мог потянуть, а родственнице, жившей на небольшой ферме, был нужен помощник по хозяйству.
Итальянца звали Адриано, и он был тоже ветераном Великой войны. Из-за ранения он не мог иметь детей и поэтому сразу по приезде в Америку усыновил Фрица. Скоро выяснилось, что Адриано не итальянец, а сицилиец. И его земляки взяли его в «своё дело»
[137]. Адриано, став рядовым боевиком сицилийской мафии, собирал дань с мелких магазинчиков в Нью-Йорке и копил деньги на образование для пасынка.
