– При допросе?
– Да. Особый отдел фронта обратил внимание на недосдачу при сверке списков взятых в плен и списков, переданных в УПВИ
[265] военнопленных. После этого особый отдел фронта опросил генерал-майора Брежнева и полковника Корнеева по данному вопросу. В связи с тем, что они не смогли внятно объяснить ситуацию, особый отдел фронта получил от меня санкцию на арест. Сейчас генерал-майор Брежнев и полковник Корнеев содержатся на гауптвахте Псковского гарнизона.
– Охренеть. Они же резерв Ставки. Брежнева не имели права задерживать без санкции Ставки! Вы о чём там думаете?
– Брежнев при допросе вёл себя вызывающе и грозился применить подчинённые ему подразделения для освобождения Корнеева. Соответственно, и было принято решение о задержании генерал-майора Брежнева, с немедленным докладом по команде. Что, собственно, я и делаю.
– То есть их только что задержали?
– Да. Вчера днём их вызвали в Псков. Вечером они прилетели из Риги. Ночью их допрашивали. Сначала Корнеева, под утро Брежнева, – взгляд на часы. – Часа четыре как Брежнева задержали и восемь – как Корнеева.
Лаврентий Фомич был человек закалённый и выдержанный, но сейчас он чувствовал себя, как боксёр, пропустивший кросс
[266] в челюсть. То, что Брежнев – враг, он не поверил ни на секунду. А вот в то, что тот мог что-то замутить-намутить – вполне верил. И в то, что в своих замутках мог поскользнуться, тоже верил. Надо было как-то реагировать. Лететь самому в Псков или везти генерала сюда, в Москву? Надо доложить немедленно наркому, вот это точно. Но перед докладом надо хотя бы вчерне разобраться и понять мотивы Брежнева.
Разбираться, к счастью, не пришлось. На столе раздался звонок ВЧ. Цанава снимает трубку. На другом конце провода начальник Главного Разведуправления Генштаба. Разговор короткий.
– Там у тебя в приёмной мой офицер. По Брежневу. Прими и выслушай, пожалуйста.
– Хорошо.
По селектору в приёмную:
– Там кто есть из Генштаба?
– Так точно, това…
– Запусти, – взгляд на Болотина. – А ты, Григорий Самойлович, подожди пока в приёмной.
Болотин вышел, ему на смену заходит чернявый подполковник. Представляется:
– Заместитель начальника 2-го управления ГРУ полковник Мамсуров
[267].
– Проходите, товарищ полковник. С чем пожаловали?
– Я по поводу генерал-майора Брежнева.
– Да, я в курсе, мне Иван Иваныч
[268] звонил. Что ещё там Брежнев натворил?
– Про побег пленных, я так понимаю. Вы в курсе?
– Да.
– Это не побег. Импровизация Брежнева. Его начальник разведки обо всём сразу доложил в ГРУ. Моё руководство признало импровизацию удачной. И теперь это операция ГРУ. Брежнев и Корнеев не имели права разглашать информацию по этой операции. Так что необходимо их освободить. Их действия, связанные с этим побегом, полностью разумны, оправданны и принесут большую пользу. Брежневу, Корнееву и Югову (это начальник разведки бригады) будут объявлены строгие выговоры за халатность и потерю бдительности, и по партийной линии тоже, но это для прикрытия операции. Больше ничего добавить по этому делу не могу.
– Спасибо. Обрадовали. Гора с плеч. Привет Иван Иванычу.
Мамсуров прощается и уходит. Цанава выглядывает вслед за ним в приёмную и кивком приглашает Болотина зайти.
– В общем, так, Григорий Самойлович. За бдительность хвалю. Всем, кто выявил эту недосдачу, – объяви благодарность. Брежнева и Корнеева ГРУ и одновременно первый заместитель начальника ГРУ Генштаба ВС СССР Героический человек! Его биография выглядит покруче иного альтернативного повествования!
– Так точно. Туда.
– Значит, выдать им предписание прибыть в Череповец. Сопровождающего пусть им дадут до Череповца. Сопровождающего – не конвой. В штабе фронта рассказать между прочим, что Брежнев и Корнеев будут наказаны по партийной линии. Все документы по делу заберёшь себе. Но ничего по ним делать не надо. Принесёшь их мне, я визу поставлю. Да, и ещё, в штабе фронта предупреди, что дело – обычное, особо секретить его не надо. Но всех, кто будет интересоваться, брать на карандаш и сразу сообщать мне про таких интересующихся. Вопросы?
– Никак нет. – И Болотин кивает на дверь в приёмную. – Мы хоть ничего там не попортили?
– Много будешь знать – скоро состаришься. Сказано – по партийной линии накажут за халатность и потерю бдительности. Всё, беги исполняй.
30 января – 1 февраля 1943 года. Псков – Череповец – Москва.
Вот и пришлось мне наконец побывать в прославленных демократической общественностью застенках кровавой гэбни. Честно говоря, думал меня за расстрел полицаев мотать будут. Ан нет. За побег Дрехслера с гауптманном Боссом на личном самолёте Шелленберга. И что мы с Вадиком должны были фронтовым особистам рассказать про операцию ГРУ по внедрению нашего человека в окружение главы Абвера? Понятно дело – здесь все свои, болтать не будут, но допусков у них к этой операции нет, и потому неслед нам с ними на эту тему болтать. Ничего. Денёк-другой посижу на гауптвахте. Не впервой. Вспомню курсантские годы. Пару раз тогда на губу залетал. И один раз даже уже старшим лейтенантом пришлось в офицерской камере пару дней провести в Ташкенте.
Тогда отпуск совпал с присвоением очередного звания. Обмывали всем офицерским составом батальона новые звёздочки на погоны, ну а я ещё и за свой первый отпуск из Афганистана проставлялся. Ужрались, короче, знатно. Как собирался – не помню. Боевые товарищи утром загрузили мое тело и тела ещё троих отпускников в батальонную «шишигу»
[269] и в сопровождении старшины батальона отправили на кабульский аэродром. Как грузились в Ил-76, помню смутно. Весь полёт до Ташкента проспал. И вот Родина встречает своих героев. Фанфары. Ага. Сначала под крылом самолёта нас встречают погранцы. Досмотр. «Ваша сумка, товарищ старший лейтенант?», «Откройте». Открываю доставшуюся по случаю от разведчиков парашютную сумку. Мать моя женщина! Две РГДшки, две полных обоймы к ПМу и магазин к «калашу» с десятком патронов в нём. Приехали. И чё делать?
