Я дернулась к нему, но меня держали слишком крепко и от резкого движения ребра острая боль, выбив из легких воздух.
– Оставьте его! – сдавленно крикнула я. – У меня их нет! Мы вообще здесь не причем!
Ангелов смерил Сашу презрительным взглядом и снова посмотрел на меня.
– Артур говорит другое, – возразил он.
– Ложь! Он бы сказал, что угодно ради пощады!
Ангелов едва уловимо изменился в лице и встал с дивана. Волкодав вложил в его протянутую руку мой пистолет.
– Вижу, ты девочка умная, – произнес он очень вкрадчиво.
– Отдай их, Кира! – взмолился брат, заливаясь кровью из опухших губ и носа. – Отдай! Пусть все закончится!
Ангелов не обратил на него внимания и сделал несколько шагов в мою сторону.
– Ты все верно сказала, – продолжил он, скользящим движением большого пальца снимая предохранитель, – но у меня для тебя есть новость: пощады не будет.
Глава 7
Оглушительно прогремел выстрел. Серебряная, девятимиллиметровая пуля ласково ткнулась в висок и довольно вылетела с другой стороны.
Крик застрял в горле. Не дыша, я смотрела в безжизненные глаза брата, падающего на пол.
– Саша… – едва слышно всхлипнула я.
Грудь разрывало от боли, по сравнению с которой все остальное было ничем.
Одна пуля, одна жизнь, одна смерть. Почему?
Он был виноват лишь в том, что был глуп и наивен, что хотел выбраться из трущоб и жить лучше. Он не делал того, в чем его обвиняли. Саша был не виновен.
– Посмотри на меня.
Я никак не отреагировала, и Ангелов схватил меня за лицо, нависая надо мной горой мышц смертельно опасного хищника.
– Смотри на меня! – повторил он. Я вскинула на него взгляд. – Где мои алмазы?
– Убью… – рвано выдохнула я.
Глаза-ледышки покрылись коркой удивления, но куб коснулась насмешка.
– Твой брат был трусом и слабаком, не постыдившийся ради спасения собственной шкуры подставить родную сестру. Но ты, – Ангелов погладил большим пальцем бантик над моей верхней губой, – ты другая. – Лед в его глазах неприятно сверкнул. – Алеша сказал, что ты спасла ему жизнь. Думаю, что он не считает тебя причастной, но я считаю иначе. С братом ты это провернула или с Артуром, или еще с кем-то – мне все равно. Мне все равно даже если ты действительно не имеешь отношения к краже моих алмазов. Ты что-то знаешь. Я вижу это по твоим глазам. – Ангелов наклонился ко мне и прижался губами к моим губам. – Чую это в твоем запахе, – выдохнул он. – И ты, Кира, мне обязательно об этом расскажешь. Правда, ведь?
Боковым зрением я видела брата. В его лице и взгляде больше не было желаний, не было боли, не было страха. Он был мертв, и ему уже ничего не было нужно. Конец. Точка.
Во мне больше тоже не было страха, исчезла даже боль. Внутри словно что-то перещелкнуло, снялся предохранитель, и тело налилось незнакомой мне бешеной силой, кровь вскипела и прежде пассивные волчьи гены пробудились.
Я не чувствовала ничего кроме ярости и не слышала ничего кроме шепота, требовавшего вцепиться Ангелову в глотку зубами и вырвать ее.
– Убью! – глухо прорычала я и вырвалась из хватки.
Ангелов стоял совсем близко, но успел среагировать, и острые когти зацепили лишь его нижнюю губу, орошая тяжелый подбородок кровью.
Не сразу, но двум оборотням удалось меня завалить и растянуть на полу лицом вниз, прижав своим весом.
– Вот же тварь бешеная! – выругался один из них.
Мои когти полоснули его по лицу, оставив след навсегда.
– Так и не скажешь, что полукровка! – добавил второй.
Ему тоже досталось, и по рукам текла кровь из глубоких рваных ран.
– Не дурно, – с каким-то удовлетворением отметил Ангелов.
Он стер с губ кровь и присел на корточки. Казалось, его забавляло случившееся. Власть его была абсолютной, и в какой-то мере он был пресыщен и ею, и тем безусловным повиновением, что к ней прилагалось со стороны его окружения и вообще всех, кто встречался на его пути.
– Очень даже не дурно, – повторил он, с предвкушением рассматривая меня. – Истинная дочь своего отца. Жаль, что полукровка. – Он поднялся во весь рост и вновь навис надо мной как гора. – Ты расскажешь мне все, Кира. По-хорошему или по-плохому. Переройте здесь все, – приказал он волкодаву и курьеру. – Вы знаете, что делать, – кинул он тем двоим, что меня держали. – Развлекайтесь! Лицо только не трогайте. Жаль будет, если такая красота испортится раньше времени.
Я глухо зарычала, ощутив новый прилив силы и ярости. Удары последовали незамедлительно.
Я сопротивлялась, отбивалась из последних сил, терпела боль, но, как и сказал Ангелов, предел был у всех. Наступил и мой, и тело медленно, но верно начало обмякать, утопая в адской боли.
Вопросы про алмазы продолжали чередоваться с ударами. Когда они закончились, меня перевернули с бока на спину.
Ангелов снова подошел ко мне и присел на корточки. В глазах-ледышках блуждала задумчивость.
– Где алмазы? – повторил он вопрос. – Твой брат отдал бы их, если бы они были у него, но у него их не было, а указал он на тебя. Здесь их тоже нет, а ты, Кира, по-прежнему молчишь. Почему?
– У меня их нет, – одними губами выговорила я, пытаясь сфокусировать на нем взгляд.
По лицу меня не били, но мне казалось, что оно распухло.
– Это я уже понял, – ответил он и провел пальцем по моей щеке, – но ты либо знаешь, у кого они, либо догадываешься. Сэкономь мне время, Кира, и скажи, что знаешь. Ты не выйдешь уже отсюда, не сможешь воспользоваться алмазами, так облегчи себе участь. Мне знакомо милосердие и за честность я подарю тебе быструю смерть.
Как же ему были нужны те алмазы! Мне даже захотелось улыбнуться. Его уверенность в том, что я что-то знала, буквально на блюдечке преподносила мне крошечную, но все же возможность забрать эту "тайну" с собой в могилу и хоть немного отомстить ему за брата.
– Мне нечего сказать, – глухо ответила я.
Ангелов с шумом втянул воздух.
– Мне жаль, Кира, но я тебе не верю, – произнес он. – Я правда не хотел так поступать с тобой, но ты не оставляешь мне выбора.
Он поднялся и на меня тут же налетели двое его исполнителей. Может быть, будь я не в таком плачевном состоянии, он бы сделал это сам, но Борис Ангелов оценивал себя слишком высоко, чтобы насиловать избитую девушку.
Когти вспороли мою одежду, и мужская плоть острым лезвием вошла в меня и начала двигаться, выбивая из горла хриплые крики.
Это было хуже смерти. Не в плане боли, ее можно было терпеть или отключить, отделив тело от сознания, а в плане унижения, миксером взбивавшего все внутри.
