Дом выглядел обжитым, но, может быть, как и сказал Алеша, я переехала в него совсем недавно и еще не успела оставить свой след в нем, а все мои вещи скорее всего были в нашей с Борисом спальне. Надо бы туда заглянуть.
Вообще, это было очень мило со стороны мужа предоставить мне пространство, а не давить своим присутствием постоянно. Жаль, что его не было дома и я не могла сказать это лично ему.
– А ты не знаешь, Борис скоро придет? – спросила я, направляясь к лестнице.
В пустом доме мне было тревожно. Время тянулось. Я с опасением думала о наступлении ночи, когда из темноты начнут выползать пустоты и мне нечем будет их заполнить. Мне нужны были мои вещи, хоть что-то мое, способное успокоить и натолкнуть на воспоминания или ощущения того, кем я была. Я ведь даже не знала собственного отчества, дня рождения и других мелочей.
– Скорее всего к вечеру, – без выражения ответил Алеша, следуя за мной.
Суббота, а муж был на работе. Наверное, это цена всех тех благ, которые он… мы имели.
Поднявшись на второй этаж, я замешкалась: из-под двух дверей пахло Борисом.
Постояв у одной, я уловила среди его запах бумаги и провода. Наверное, там заряжался ноутбук, а значит, это был рабочий кабинет.
Я подошла ко второй двери и мне показалось, что Алеша напрягся, но может только показалось.
Комната за дверью оказалась такой же просторной, как и та, в которой сейчас спала я. Цветовая гамма тоже была схожей, но в интерьере преобладало более сдержанное оформление без лишних деталей, все только самое необходимое и все только мужское, ничего женского. Абсолютно ничего.
Хмуро закрыв гардеробную, я взволнованно провела рукой по волосам, не зная, что об этом думать. Мне только сейчас пришло в голову, что на Борисе я не видела обручального кольца.
В груди заскребло дурное предчувствие, но я попыталась себя успокоить. У всего этого должно было быть логическое объяснение.
Я украдкой посмотрела на Алешу. Теперь мне уже не казалось, что он был напряжен, теперь я была в этом уверена. А еще этот его запах… Уж не знаю, всегда ли я была так восприимчива к запахам или же обострение обоняния было своего рода компенсацией за потерю памяти, но пахло от него… Нет, конечно же, не страхом. Смущением, может быть. Неловкостью. Стыдом.
Внезапно накатила слабость. Весь скромный энтузиазм, который у меня был, сошел на нет, и я вернулась к себе в комнату. В висках постукивало. Я умыла лицо холодной водой, стараясь не смотреть на себя в зеркало, но избежать собственного лихорадочно блестевшего взгляда не смогла.
Как и вчера девушка в отражении была мне не знакома, но вид ее вызывал у меня тревогу. Как же я могла забыть даже себя? Забыть всю свою жизнь?
Умом я понимала, что со мной произошло что-то очень плохое и это касалось не только побоев и пулевого ранения, но и тех синяков, что сплотились вокруг лобка и на внутренних сторонах бедер, и даже предполагая, откуда они взялись, я понимала, что о таком хотелось забыть любой женщине, но а как же все остальное? Все остальное тоже было ужасным, и я не столько не могла, сколько не хотела вспоминать?
Ну, а муж… Борис… Он был моим спасителем, но почему вел себя сдержанно? Он сказал, что через меня хотели добраться до него. Получается, он на меня злился? Злился, что я оказалась слабой и позволила сделать с собой плохие вещи и теперь вместо красивой жены у него была неприкаянная тень, с которой даже в одной комнате не хотелось спать?
В глазах защипало, и я умыла лицо еще несколько раз. Мне кажется, что я не любила плакать, но кто ж мне скажет, была ли я права или нет?
После обеда полил сильный дождь. Я выглядывала в окно, надеясь, что муж вот-вот вернется и мы сможем поговорить, но Борис вернулся только к ужину.
До того момента, как хлопнула входная дверь, впустив в холл приличную дозу сырости, я думала, что хотела его видеть, но уловив еще до лестницы его разбавленный дождем волчий запах, почувствовала сильное желание вернуться обратно в комнату и притвориться спящей.
– Кира! – требовательно позвал Борис, едва я повернула назад.
Учуял он мой запах или запах Алеши, моей тени, или же элементарно услышав меня, но скрыться мне не удалось.
Я спустилась вниз, натянув на лицо подобие улыбки, с которой жена должна была встречать мужа. Вышло, видимо, не очень, и Борис смерил меня тяжелым, мрачным взглядом, отдающим холодом даже на расстоянии.
– Привет! – выдавила я, стараясь не обращать внимание на ехидную улыбку волка со шрамом на лице, пришедшего вместе с мужем.
Кто он вообще был такой? И что делал в нашем доме?
– Как прошел день? – справился Борис, кинув взгляд на Алешу. – Есть успехи?
Я прикусила губу, всматриваясь в глаза мужа. Кроме неприятных, ну, или неоднозначных открытий, сделанных мною, поделиться была нечем, но Борис, очевидно, ожидал другого.
– Мы можем поговорить наедине? – неуверенно попросила я, заметив, как ехидная улыбочка волка со шрамом становится все неприятнее, а тяжесть во взгляде мужа все ощутимее.
Борис отвел взгляд и молча пошел к лестнице. Я засеменила за ним.
В дверях спальни он замер и с шумом втянул запах. Верхняя губа его приподнялась, а в глазах мелькнула быстро погасшая злость.
– Ты была здесь?
– Я искала свои вещи, – призналась я.
Глупо было отрицать очевидное, к тому же, если как раз об этом "очевидном" я и хотела поговорить.
Борис выжидающе смотрел на меня и я продолжила:
– Почему их здесь нет? Это ведь наша спальня?
– Не понимаю, к чему ты клонишь, Кира, – ответил он.
При ярком свете люстры его глаза сияли холодом и я приобняла себя будто пытаясь от него защититься.
– Я ни к чему не клоню, я просто спрашиваю, – спокойно пояснила я, поежившись. – Я не нашла в доме ни одной своей вещи, ни одной фотографии. У меня даже расчески нет, а у тебя нет обручального кольца. Борис, я…
Я опустила глаза, чувствуя себя глупо. Я будто сошла со страниц какой-нибудь сатиры про избитый образ той самой жены, что выедает мужу мозг чайной ложечкой, да все ходит вокруг, да около, не говоря ничего прямо, так как прямо-то и сказать нечего, а просто нужно поворчать и обязательно к чему-нибудь придраться.
Вот только я не искала, к чему бы придраться, и не хотела ворчать. Мне было, что сказать, причем по существу. Собравшись с мыслями, я открыла рот, но тут заметила на рубашке кровь.
– Ты ранен? – нахмурилась я и подошла к нему вплотную.
– Что? – переспросил он, отшатнувшись от меня.
– У тебя кровь, – ответила я, не обратив на это внимание, и ловко расстегнула на нем рубашку.
У оборотней все быстро заживало, даже после серебра, но след все равно должен был быть виден какое-то время. Я провела пальцами по мускулистой груди: кровь была только на рубашке, сама же кожа была целой.
