Откровенно язвительный смешок из коридора отвлек меня и я ничего не успела ответить. Паша вышел, а следом ушел и Борис, кинув на меня беглый взгляд все с тем же оттенком хищного предвкушения, от которого у меня непроизвольно засосало под ложечкой.
Дверь закрылась и к привкусу тестостерона, оставленного в комнате, добавилась неуловимая горечь прощания. Что-то в интонации Паши указывало именно на это, и мне стало неприятно, ведь я даже не сказала ему элементарное "спасибо".
Первым побуждением было догнать Пашу, поблагодарить, может, попросить навестить меня еще раз, ведь мои дни были наполнены одиночеством, а он мог стать мне другом, спросить, были ли у меня шансы вылечиться от бесплодия и, самое главное, дослушать то, что он не успел мне сказать, когда пришел Борис. Однако что-то меня удержало и не просто удержало, а буквально приковало ноги к полу.
Я еще немного посидела на кровати, собираясь с мыслями. Ширма, скрывавшая мои воспоминания волнительно колыхалась от взбудораженного ветра, нагнанного недосказанностью Паши, поведением Бориса, присутствием того волка со шрамом на лице, один запах которого, казалось, причинял почти физическую боль, самим домом и вообще всем.
Мне казалось, что что-то складывалось из всех этих мелочей и не мелочей, какой-то пазл, что ли, но я слишком устала, чтобы разбираться, что в нем было, а может, я просто была трусихой и не хотела видеть то, что сложилось, ведь пока не видишь – проблемы и чего бы то другого как бы и нет, а вот уже когда видишь… Когда видишь обратная дорога автоматически закрывается и приходиться что-то делать, как-то идти вперед.
Сверкнула молния и мелкие капли дождя ударили в окно. За весь день боли почти не было, но то ли из-за сырости, то ли из-за того, что слишком мало прошло еще времени, ранение под грудью начало ныть, причем ныть глубоко внутри, будто серебряная пуля все еще была во мне.
Блистеры таблеток, оставленные Пашей, заманчиво лежали на прикроватной тумбочке. Голова немного закружилась, когда я встала. Круглый леденец покатился по покрывалу. Я взяла его и покрутила в руках. Обертка у самой палочки была надорвана, будто ее вскрывали, а потом заворачивали обратно.
Я хотела развернуть ее, но внезапно ударил гром и свет в комнате погас. Испугавшись, я выронила леденец и он упал, укатившись куда-то.
Ничего кроме шума дождя слышно не было. Я на ощупь пошла к окну и выглянула на улицу. Слева от меня непогода заливала балкон. По двору и вдоль забора моргали затухающие фонари, ожидая запуска аварийных генераторов.
Окна моей комнаты выходили на угол дома. Там не было ничего интересного. Двор вообще был пустым и, кроме газонной травы, еще не вылезшей из не прогретой весенней земли, на нем не было ничего, даже клумб или кустов.
Заворожено всматриваясь в непроглядную тьму, я не могла отвести взгляда от двора, всеми чувствами ощущая, что там что-то было – что-то, что я должна была увидеть.
Будто услышав мои мысли, ослепительно вспыхнула молния и то, что мне открылось, заставило внутренние органы стянуться узлом: в одно мгновение света я увидела Пашу, стоявшего на коленях и удерживаемого за волосы волком со шрамом на лице, и увидела Бориса, стоявшего над ним, промокшего до нитки, но с полутрансформированной рукой с когтями, занесенной для удара, цель которого было горло Паши. Сотая, если не тысячная доля секунды и когти скользнули по нему, и двор вновь погрузился в непроглядную темноту.
Я в ужасе отпрянула от окна, скрывшись за плотной шторой. Сердце обезумев влетело в грудную клетку, силясь вырваться наружу. Глаза пощипывали, а горло будто сжала невидимая рука. Какого х*я это было?
В голове виртуозно жонглировали пропитанные адреналином мысли, то загоняя меня в ступор так, что сердце вдруг замирало, пропуская удары, то пуская в кровь тот самый адреналин, запускавший мышцы, натягивавший сухожилия и связки до предела, и давая команду "СТАРТ!" для срыва и беспрерывного бега куда угодно, лишь бы подальше от этого дома, от этого убийцы с ледяными, безжалостными глазами, который был моим мужем.
"А был ли?" – пронзила замораживающая мысль.
"Вы не должны верить…" – ответил мне из темноты голос Паши.
"Чему?" – хотела спросить я, но аварийные генераторы запустились и комнату залил яркий свет, прогоняя по темным углам все мысли кроме одной – он не должен был знать, что я все видела.
Опрометью я рванула в ванную, на ходу снимая одежду. Борис придет проверить, как я. Это я знала точно. Чувствовала, как и запах страха, идущий от меня. Им были пропитаны даже волосы. Его необходимо было смыть.
Включив душ на полную, я стала под горячие струи воды и, как ненормальная, начала намыливаться. Мне казалось, что я слышала шаги, и стук сердца, молниеносно отреагировавший на это, начал отмерять секунды.
Шесть секунд. Пять секунд. Четыре секунды. Три секунды. Две секунды. Одна…
– Кира!
Я вздрогнула и выронила мочалку. Знала, что Борис придет и боялась, а теперь… Не было слова способного описать то, что я испытывала, голой спиной чувствуя его колющий, ледяной взгляд, от которого не спасала ни горячая вода, ни стеклянная дверь душевой кабинки.
– Да, Борис… – пролепетала я, пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Я сейчас… Минутку…
Наспех смыв пену, я подняла мочалку и повернулась к Борису, уже открывшему дверь кабинки и пристально рассматривающего меня. Он был насквозь мокрый и прилипшая к его телу ткань подчеркивала внушительную мускулатуру. От него пахло дождем, кровью и мылом, которым он успел до прихода сюда смыть кровь с руки.
Я робко прикрылась руками. Кабинка вдруг стала какой-то тесной, будто уменьшилась под его взглядом, как и я.
– Ты дрожишь, – заметил он, прислушиваясь к моему сердцебиению. – Сердце сейчас разорвется, – добавил он, с подозрением сверкнув глазами.
– Ты меня напугал, – призналась я, задрожав еще сильнее. – И холод пустил, – добавила с укором. – А почему ты весь мокрый? И что было со светом? Мне мыло в глаза попало!
Борис основательно втянул воздух, словно пытаясь уловить в моем запахе ложь. Душевая кабинка уменьшилась вместе со мной еще сильнее. Я сжалась, до боли вдавив в себя руки, которыми прикрывалась от его проникающего под кожу взгляда, ползающего по моим покрасневшим глазам, причину чего я списала на мыло, по яремной вене, бешено пульсирующей на шее в такт с сердцем, по мурашкам, бежавшим по желтоватым синякам и розоватому кружочку под грудью.
Я уже думала, что не выдержу этой молчаливо-проникновенной пытки, смоюсь с водой или выцарапаю ему глаза, чтобы он больше не смотрел на меня никогда, отгрызу его руку, тянувшуюся ко мне, но Борис лишь закрутил воду.
– Гроза что-то повредила, я ходил посмотреть, все ли в порядке, – наконец, произнес он, протягивая мне руку. – Выходи. И перестань прикрываться.
Стиснув зубы, я сделала, как он сказал и, перестав прикрываться, вложила свою руку в его. Борис редко позволял сдержанности прогнуться под эмоциями, но сейчас был тот редкий момент, когда в глазах блеснуло удовлетворение: и не только от того, что я сделала, как он сказал, а еще и оттого, что ему нравилось, что я была такой уязвимой и слабой со всеми своими побоями и следом от пулевого ранения, одна, в его власти.
