– Ты грубый…
– А ты красивая.
Волкодав отстранился, но я из последних сил схватила его за футболку.
– Ты знаешь, где… – прошептала я. – Где Никита?
Хитрая улыбка на его лице стала нежно-печальной. Он взял мою руку и поцеловал ладонь.
– Все, что тебе нужно знать, Кира, – шепотом ответил он, глядя мне в глаза, – это то, что наш сын в безопасности.
– Скажи мне, где он… Пожалуйста… – взмолилась я. По щеке плавно скатилась одинокая слеза.
– Шшш! – Волкодав прижался губами к влажному следу на мое щеке. – Спи! Завтра будет лучше, чем сегодня!
Глава 13
Солнце давно отвернулось от окон и балкона моей комнаты, и я сонно поморгала, не ориентируясь во времени.
Во рту был привкус тухлых яиц, и мне очень хотелось пить. Я протянула руку к бутылке с водой, неизвестно откуда взявшейся на прикроватной тумбочке и, приподнявшись, сделала несколько глотков.
Я чувствовала себя отдохнувшей, но в голове была каша. Наволочка на подушке была грязной от косметики, которую я не смыла перед сном, а из одежды на мне были только трусики. Это открытие и стало поворотным моментом для моей сонной памяти, и я покрепче сжала бутылку, приготовившись кинуть ее в того, кто открывал дверь, но это была всего лишь Марта.
– Доброе утро! Как поспали? – осторожно спросила она, опасливо посмотрев на зажатую в моей руке бутылку.
– Где это чудовище? – выдавила я.
– Григорий Георгиевич моет мотоцикл, – сразу же ответила Марта, сдерживая улыбку.
На языке крутилось слишком много грубых слов, и я, пожалев уши девушки, промолчала.
– Завтракать будете? – между тем спросила Марта.
– А который час?
– Половина десятого.
– Кошмар! – простонала я.
Так поздно я не вставала даже в старших классах. Не то, чтобы мне было, чем особо заняться, но беззаботно валяться в кровати в то время, как мне прислали жуткую куклу, и кто знает, что еще могли прислать, было не самым рациональным занятием.
Хотя, какой там беззаботно?! Мне дали снотворное, как какому-то бешеному животному! Лучше бы волкодав не попадался мне сегодня на глаза!
Я швырнула мимо ящика тушь и схватила из портсигара сигарету, но не обнаружив зажигалки, скомкала ее, рассыпав табак по поверхности туалетного столика. Марта, забиравшая остатки моего завтрака, подозрительно посмотрела на меня, но ничего не сказала.
Громко захлопнув ящик туалетного столика, я прошла в гардеробную, пнув на ходу ее раздвижные двери. Влажные волосы зацепились за первый же тремпель, и я вцепилась в него так, будто это был волкодав собственной персоной.
– Прекрасный выбор, – самодовольно раздалось из-за спины. – Очень страстный цвет. Идеально подходит твоему настроению.
Я обернулась на Астахова, как ни в чем не бывало, стоявшего в дверях гардеробной со скрещенными на груди руками. В глазах сверкал космос, а на тонких потресканных губах играла нахальная улыбка.
– Ты даже не представляешь, что мне хочется сейчас тебе сделать, – с расстановкой сказала я.
– Минет? – игриво уточнил Астахов.
Каким-то чудом не вырвав себе клок волос, я кинула в него тремпель с красным платьем, которое ему так приглянулось. Пусть сам его наденет.
Астахов поймал его и рассмеялся. Будто прочитав мои мысли, он снял платье с тремпеля и приложил к себе.
– Не мой цвет, – весело заключил он.
– Скажите мне, Григорий Георгиевич, по шкале от одного до десяти вы себя на сколько оцениваете? – спросила я.
Мой голос прозвучал холодно, но внутри меня все кипело. Даже Борис не вызывал во мне такие вспышки гнева, но это подстриженное чудовище снова и снова разбивало на кусочки мою сдержанность.
– На десять, конечно же, – улыбнулся волкодав, сверкнув глазами.
– А ваш психотерапевт тоже так считает?
– Не посещаю, – беззаботно отмахнулся Астахов, незаметно двигаясь в мою сторону.
– Это заметно, – процедила я. – Впрочем, даже если бы вы посещали его, это продлилось бы не долго. Таких, как вы, Григорий Георгиевич, закрывают в местах не столь отдаленных, причем пожизненно.
– И вы бы не скучали по мне? – муркнул волкодав, оказавшись уже на расстоянии вытянутой руки от меня.
Я схватила еще один тремпель и кинула в него, но Астахов ловко увернулся, да еще и умудрился заключить меня в объятия.
– Да вы сегодня в ударе, Кира Валерьевна! – рассмеялся он. – Признайтесь, что вы никогда не чувствовали себя такой живой и настоящей, как сейчас со мной.
Его голос стал завораживающе хриплым, и он, опустив голову, разрешил своим губам гулять по моим щекам и шее, а рукам сжать мои ягодицы.
– Признайтесь, – продолжил Астахов, не обращая внимания на мои слабые попытки вырваться, – что вас никто и никогда не трахал так, как я, и что вы никогда не любили никого так, как меня. Признайтесь, что хотели, чтобы я вас нашел, чтобы я любил вас и нашего сына, и всех последующих детей, а они будут. Я вам это обещаю. – Волкодав поднял голову и жарко выдохнул мне в лицо. – Хочу раз десять видеть тебя беременной. Ты такая красивая была, когда Никиту носила.
Я сделала глубокий вдох, проникаясь его страстью и совершенно нетипичным для него волнением.
– Гриша… – выдохнула я, сбитая с толку потоком его слов и распаляющими действиями губ и рук, ударившими меня в мои же собственные противоречивые чувства к нему.
Я хорошо запомнила ощущение пустоты и дикого ужаса, когда поняла, что сына не было в коттедже, и я помнила то, с какой легкостью Астахов тогда сказал, что Алеша увез Никиту, как только я уснула. А чего же волкодаву должно было быть не легко? Не он носил его под сердцем, не он рожал, не он вставал по ночам и кормил грудью! И чего же ему должно было быть сложно заявлять мне про других детей? Процесс ведь такой занимательный!
Это злило меня. Очень. И меня возмущало его поведение, но… Но с другой стороны каждое его слово, каждое волнительное касание, каждый страстный выдох, как и все его предыдущие действия рассказывали мне совсем другую историю – историю одного убийцы. Его историю.
Гриша молча принюхивался к моим мыслям и чувствам, а я… Я не прощала его, но, возможно, начинала понимать.
– Ты сказал, – я облизнула губу и неуверенно провела ладонью по его спине, – что хотел убедиться, что Никита от тебя, но потом ты сказал, что для тебя это не важно. Разве это не противоречие?
Волкодав посмотрел мне в глаза долгим, пронизывающим взглядом.
– Я знал, что он мой, – ответил он. – Интуиция или самоуверенность в том, что мои пловцы сделали то, что не смог чистокровный Ангелов, но я чувствовал, что он мой. Мне этого было достаточно.
