Сделав вид, что яркий свет холла ослепил меня, я бегло оценила ситуацию: пожалуй, хорошей новостью было то, что кроме обычных патрульных, с настороженным любопытством осматривающих холл и гостиную, больше никого не было. Да и они были людьми, а значит, не могли вынюхать ни кровь, ни присутствие в доме еще кого-то, кроме меня и Розы, впустившей их в дом.
Плохой же новостью было то, что далеко не все патрульные были молодыми: некоторым были за сорок, и, видимо без соответствующего образования, они и зависли в самом низу ментовской пищевой цепочки, то есть лучших исполнителей грязной работы было и не придумать.
Я почти не прислушивалась к стандартной песне, которую протараторил патрульный, и, так и не услышав цель визита, робко схватилась за халат.
– Извините, – по-женски прописклявила я, – не могли бы вы повторить? Что-то случилось или как?
Патрульный, парень лет тридцати, скользнул по мне насмешливым взглядом, а в запахе проступило раздражение и неприязнь, причем сильная.
Похоже, что женщины, если, конечно, они не были стары, как мир, проживавшие в таких домах, как резиденция Ангелова, дурно влияли на его комплексы, поэтому он всячески пытался показать, что считал их, то есть меня, обычной мужской подстилкой.
Однако это навело меня на мысль, что я не была настолько популярной особой, как я думала: все знали мое имя, но в лицо, похоже, что знали меня далеко не все.
– Недалеко от вашего дома, – процедил он, держа в руках блокнот и ручку, – произошла перестрелка…
– Перестрелка?
Михаил не менее растрепанный, чем я, спустился в одних семейках по ступенькам и стал возле меня.
Я украдкой скосила глаза на молодого волка, так ловко и хитро оказавшегося здесь, вопреки моему ожиданию увидеть его в качестве адвоката, а не соседа по постели.
– Какой ужас! – тем временем добавил он. – Кто-нибудь пострадал?
Патрульный раздраженно смерил его оценивающим взглядом, обдавая еще и волной зависти, проступившей в запахе. Да уже, ухоженного мужчину со сногсшибательными кубиками пресса уже сложно было подгрести под роль чьей-то подстилки.
– Сотрудники отдела по борьбе с оргпреступностью, – процедил он. – Предположительно они преследовали опасного преступника, который не один год находится в розыске, но подробности еще выясняются.
– Беспредел какой-то! – пробормотал Михаил, приобнимая меня. – Чем мы можем помочь? – невинно справился он.
– Может, вы что-нибудь видели? – лениво спросил патрульный, почесав ручкой за ухом. – Или слышали?
– Да нет, – ответила я, посмотрев на Михаила. – Мы спали.
Патрульный пошло облизал губами, скользнув взглядом по моему халату. Похоже, что ответ "спали" его не особо впечатлил.
– У вас есть мотоцикл? – спросил он Михаила.
– Нет. – Михаил изобразил удивление, мол, разве такие солидные мужчины, как он могли ездить на таком примитивном транспорте, как мотоцикл. – А что? – настороженно уточнил он.
– Мы заметили следы мотоциклетных шин на подъезде к вашим воротам, – вступил в разговор еще один патрульный, демонстративно положивший руку на кобуру на поясе. – Они у вас, кстати, были не закрыты.
– Я только недавно приехала сюда, – сказала я, виновато улыбнувшись, – так что охрана пока хромает.
– Приехали или прилетели? – уточнил первый патрульный. – Это же ваш вертолет стоит?
Я чуть не рассмеялась, но не потому что мне захотелось спросить, какое отношение гражданский вертолет имел к перестрелке и тем более к воротам, а потому что о вертолете, чьи отражающие свет патрульных машин формы зловеще выделялись на неухоженном газоне перед домом, я вообще как-то не подумала.
Не то, чтобы его можно было припарковать в гараже или же спрятать в яму для бассейна, в которой под брезентом засела та часть ребят Гриши, которая не рассредоточилась по дому, но… Черт, это было уже не существенно!
– Мой, – просто подтвердила я.
Рука Михаила незаметно соскользнула с моего плеча, и одновременно с тем, как я почувствовала, что пояс ослаб, его ладонь уже коснулась моих ягодиц и потянулась вверх, подбираясь к пистолету, сползавшему по спине к ней на встречу.
– Последний вопрос. – Патрульный сверился с блокнотом и неприятно дернул уголками губ. – Этот дом зарегистрирован на Бориса Ангелова, убитого здесь же год назад.
Патрульные заметно напряглись, услышав имя бывшего хозяина города, наводившего страх одним только своим именем. Он был мертв, но последнее все еще что-то значило, к счастью или же к сожалению, для меня.
Как Кира Зотова я была мертва, а как Кира Ангелова считалась мертвой, но но так как мое тело не нашли, меня просто признали пропавшей без вести, то есть попросту списали и даже не стали искать. Но то было тогда, а сейчас Кира Ангелова, свидетельница смерти мужа, хозяина города, унаследовавшая всю его империю, была лакомым кусочком. Очень лакомым.
– Все верно, – спокойно ответила я, буквально кожей ощущая приближение Гриши. – Это мой муж. Был, то есть. – Патрульные все, как один, развернулись к нам с Михаилом, ожидая заключительной фразы. – Я Кира Ангелова. Его вдова.
На мгновение в холле повисла напряженная тишина: патрульные, как в вестерне, сжимали и разжимали свои грязные лапки, предвкушая легкую добычу, сулившую им повышение.
Неужели они были настолько тупыми, что даже не подозревали, что сами были на прицеле? Что я, законная наследница города, была здесь с одним мужчиной и старой женщиной?
Михаил напряг руку, наверное, снимая предохранитель, и медленно повел ее вниз, чтобы передать пистолет мне. Ему, чистокровному волку, не нужно было оружие, а с пулями он легко мог посоперничать в скорости.
От него все сильнее пахло агрессией, а запах волкодава, казалось, вообще шел отовсюду, предвещая то, в чем он был хорош, то есть перестрелку, однако неожиданно произошло то, чего не ожидал никто из присутствующих: раздался детский плач.
Умом я понимала, что это не мог быть Никита, но как мать я отреагировала на плач, вздрогнув так сильно, что Михаил чуть не выронил за моей спиной пистолет.
Патрульные, а их было девять человек, начали обеспокоенно переглядываться и неуверенно переминаться с ноги на ногу.
– Кирочка! – позвала сверху Роза. – Кое-кто проголодался!
– Иду… – на автомате выдохнула я, не сводя взгляда с патрульных.
Кто бы не вытворил фокус с детским плачем, а это несомненно была Роза, рассчитала она все правильно: какие бы намерения не появились в головах страж порядка, присутствие якобы ребенка все изменяло.
Не то, чтобы эти человеческие псы могли быть такими уж благородными по отношению к детям, а то и могли скупой мужской слезой разжиться от одного детского плача, но для такого поворота нужно было иметь кишку потолще, чем была у них.
