Роману было разрешено взять с собой двоих доверенных и проверенных парней на своё усмотрение, которыми, естественно, оказались Димитрий и Афоня. Четвёртым же к ним был приставлен стрелец, лично отобранный и одобренный Львом.
– Слыш, Монгол, а как эта штука называется? – Четвёртый день не унимался Димитрий. Не по душе ему был стрелец: не нравились ему его раскосые глаза, да коса, свисающая до лопаток; не нравилась ему его молчаливость и то, что имени своего он не назвал иного, как Монгол; не нравился непокорный взгляд очей чёрных, да то, как он ехал на коне, завязав узлом поводья на седле, да не вдевая ноги в стремя – короче, весь он с головы до ног не был ему мил.
Монгол кинул беглый взгляд на кинжал, которым поигрывал Димитрий, и не ответил, снова уставившись перед собой.
– Мизерикорд, – ответил вместо Монгола Афоня.
– "Ми"? Точно? Не "ме"?
– Точно, ибо по-французски это значит "милосердие".
– А ты откуда знаешь? – удивился Димитрий. – Умный что ли?
– Умный, невежа, умный, – засмеялся Афоня. – И внимательный. Говорил же нам этот… Как его?
– Лев, – подсказал Роман.
– Вот, а ты не слушал.
– Слушал, да не понял ничего. Сильно он грамотно выражался, этот Лев.
– Говорю же – невежа.
– Много ли сам понял? – рассердился Димитрий.
– А чего не понять: кого-то отыскать, да ему привезти. Правду ж говорю, Ромка?
– Правду, – согласился Роман, задумчиво глядя на свой кинжал. Их выдали им перед самым выездом.
– Возьми свой кинжал, – попросил Лев. Он вызвал его к себе после общего инструктажа. – Его лезвие отлито из меди, металла мира и покоя, способного рассеивать любые чары и даровать способность обнаруживать и изгонять ведьм и колдунов. Рукоять, вырезанная вручную из берёзы, и вместе с камнем на конце – мощные обереги для защиты от нечистой силы. – Роман внимательно слушал, аккуратно поворачивая кинжал в руке. – С ними ты и твои люди будете защищены, но использовать их следует только в случае острой необходимости.
Роман спрятал кинжал в ножны, и заложил за пояс.
– Откуда вы всё это знаете?
Лев засмеялся.
– Мир я обошёл весь, да видел такое, что простому человеку и не снилось. Оттого, мой мальчик, я хочу, чтобы ты меня услышал: та, кого вам доверено найти, опаснее всего, что я видел. Ты умеешь обращаться с животными, я в этом убедился, потому и выбрал именно тебя для этого дела. Но ты должен понимать, что именно животное – дикое, необузданное и очень могучее, тебе предстоит поймать и доставить живым и по возможности невредимым.
Роман хотел спросить, для чего было нужно это, но вместо этого спросил другое.
– Как я узнаю его?
Лев улыбнулся так, словно этого человека он видел перед собой прямо сейчас. Серые глаза его заблестели от предвкушения.
– Ты узнаешь. Как только увидишь – сразу поймёшь.
– Агов, Ромка, – голос Афони вывел его из воспоминаний, – спишь? Говорю, как мы его узнаем-то, а? И чего будет, коли мёртв он уже? Или не сыщем мы его?
Роман не ответил. Сам он себя тоже об этом спрашивал и не раз, да отчего-то был уверен, что они его найдут. Другой вопрос – зачем. На него Роман ответить не мог.
С раннего детства Роман усвоил, как был устроен мир для простого человека: тебе говорят, что делать, и ты делаешь, а в замен получаешь крышу над головой, да какую-никакую кашу с куском хлеба. И так было для него всегда – и в монастыре, где он вырос, и на строительстве крепости Вологодской, и ещё в некоторых местах до неё. Но тогда указания были простыми и понятными. В любом случае Роману даже не приходило в голову задавать вопросы или вдумываться в них. Всё же было и так понятно. Но здесь так не было.
Сама служба была туманной: вроде и опричная, царская, вроде и нет. Задание же было противоречивым. Многие детали были опущены. И к чему был этот кинжал с его-то защитой? К чему была вышита белым лилия на груди? И к чему был выдан ему мешочек с пропитанными берёзовой смолой верёвками? Слишком много было вопросов, а ответов не было и вовсе.
Следовать указаниям Льва оказалось сложнее, чем они думали. Коли б не начало зимы, так можно было прямым ходом через пятину ехать, а так из-за непогоды часто приходилось отклоняться и таки искать приюта в постоялых избах, которые нынче стояли заброшенными.
По бездорожью всё же было легче: не так бросались в глаза и душу беды, накрывшие людей. Снегом притрушенные пепелища попадались то тут, то там. Некоторые заставы стояли покинутыми, и близь дорог лежали трупы. Даже курганы, оставленные жившими давным-давно людьми, не оставляли в душе такой тоски, как то, во что превратилась некогда цветущая земля и люди, честно трудившиеся на ней.
Малый Волховец впадал в Волхов за Хутынским монастырём. Согласно народному преданию, место это находилось во власти нечистой силы, и даже после победы над ней князем Ярославом и возведением им храма во имя Преображения Господня, и постройки на его месте Спасо-Преображенского собора, место то так и звалось в народе "Хутынь", то есть худое место.
– Никого, – доложил Димитрий, спешиваясь. – Ни одной живой души.
Роман стряхнул с ладони обгоревшие куски и поднялся, задумчиво осматривая то, что осталось от собора.
– Как же должно было гореть, чтобы вот так ничего не осталось? – Афоня начал было креститься, да махнул рукой. Не было здесь больше святого места, огонь уничтожил всё, наложив чёрную печать даже на землю.
– Местные говорят, горело так, будто сам дьявол ворота ада распахнул. Тушить даже никто не пытался.
– Оно было здеся, – подал голос Монгол, поглаживая мушкет. – Точно было.
– Говорят ещё, девка тут какая-то крутилась, монастырь искала. Странная какая-то, говорят.
– Она была, – снова подал голос Монгол. – Она.
– Стало быть, она, – ответил Роман, задумчиво поглаживая бороду.
– Так чего теперь, Роман? – спросил Афоня. – Где искать её-то?
– Тут и искать. Далеко уйти не могла.
Роман запрыгнул в седло и натянул поводья. С виду он казался спокойным и уверенным, но внутри у него всё горело, но не от страха, а от чувства, даже предвидения, что он вот-вот ступит на путь, который всю жизнь искал, в котором нуждался, как в воздухе.
Куда идти он не знал, но направляя коня, точно знал, что идёт в верном направлении.
– Чувствуете? – Роман резко затормозил, сосредоточенно втягивая воздух.
– Чего? – в один голос спросила Димитрий и Афоня.
– Яблоками пахнет.
– А и правда пахнет!
Роман пустил коня рысью, следуя за дивным запахом яблок в начале зимы. Друзья последовали за ним.
Запах яблок становился удушающим. Кони занервничали, отказываясь идти дальше. Впереди лес редел, но Роман никак не мог рассмотреть, что же было там впереди, словно невидимая пелена окутывала то место.
