Идти становилось всё тяжелее. Дождь сменялся снегом, а снег дождём, и всё чаще ночами прихватывал мороз.
Саша сбилась со счёта, сколько дней прошло, как она покинула семью, но ей казалось, что прошла целая вечность. В особо тяжелые дни она с неумолимой тоской вспоминала дом, семью, даже соседку их – бабу Настю, да так ей плохо на душе становилось, что сил не было терпеть.
Временами же она испытывала злость и обиду: на мать – за то, что она велела ей уйти, на отца – за то, что это позволил, на брата – за то, что не вызвался идти с ней. И от того эй становилось ещё хуже, что не была она никому нужна в этом мире.
Она могла утолить жажду и голод, могла высушить одежду и согреть тело, могла передвигаться на четырёх лапах, сливаясь с ночью, могла отразить любое нападение, будь то люди, или звери, но ничего Саша не могла поделать с усталостью, как физической, так и душевной.
Чем дальше вела её вода, тем ближе подступал Великий Новгород. Чаще попадались сожженные избы, всё лучше и лучше охраняемые заставы. Конные отряды опричников совместно с городовыми стрельцами, вооружёнными не луками, как в очень маленьких отдалённых погостах, а мушкетами.
Находить места, где можно было бы укрыться на день, чтобы отдохнуть и немного восстановить силы, становилось почти невозможно. Даже если таковое удавалось найти, Саша не могла спокойно спать, вынужденная всё время быть начеку, что совершенно лишало сил, даже тех малых, что ей удавалось сохранять.
От очередного отряда опричников Саше пришлось прятаться под мостом. Вода в реке была ледяной, а отряд бесконечный. Тяжело ступали копыта лошадей по сырым брёвнам. Мост тот уже давно своё отслужил, да кому было его чинить? Некому.
Чтобы не сойти с ума от холода, Саша прислушивалась к разговорам. В основном это было то же, что она уже слышала от предыдущих, встреченных ею царских псов – как всё надоело, как холодно, проклятый дождь и так далее. Но мелькали и другие разговоры, к которым Саша прислушалась сильнее.
Место, говорили они, было, куда люд бежал от бед, и где находил пристанище. Мол, не иначе как святое, оно было, и даже сам царь-батюшка не трогал его.
Саша даже повязку сняла, чтобы не пропустить ни одного слова. Это должно было быть то место, которое она искала, в котором она сейчас так нуждалась, но всё, что ей удалось услышать полезного, было упоминание какого-то погоста северо-западнее отсюда, да какой-то протоки, да чего-то деревянного, или деревского.
Последние опричники преодолели мост, и Саша с облегчением вздохнула. Ноги замёрзли на столько, что она не могла ими двигать. Не хотела она снова тревожить воду, да выбора у неё не было.
– Согрей меня, матушка, – прошептала она, поглаживая рукой тёмную поверхность воды в том месте, где она повредила лёд, когда заходила под мост.
Вода отозвалась и стала тёплеть по мере того, как ярче становилось её свечение. Забыв про осторожность, Саша закрыла глаза, окунаясь в тепло, дарованное рекой. Тут-то это и произошло: отставший от отряда всадник, галопом мчался через старый мост. Поехало ли у коня копыто, или слишком резко он натянул поводья, да оказался он в воде вместе с конём.
– Чертовщина! – закричал он, увидев Сашу, стоящую рядом в светящейся воде, хватаясь за мушкет, да ушёл под воду последний.
Мягкое серебристое свечение сменилось зелёным. Вода в том месте, где стояла Саша забурлила. Она того не хотела, но то, что она увидела в глазах опричника – ненависть и страх, желание убить, решили всё за неё.
Брызги полетели на опричника, когда когтистые лапы опустились в воду. Из пасти вырвался рык. Она как будто говорила ему "вот, что такое страх; вот, что такое сила; вот, что такое желание убивать".
Лошадь вырвалась из воды и помчалась прочь, оставив его одного. В глазах у него уже читался не просто страх, а своего рода понимание неизбежного. Молился ли он в тот момент богу своему, просил ли простить грехи его, Саше было всё равно. Грехов у него было много, а вот времени нет.
Как гром средь ясного неба прогремел выстрел. Саша обернулась на прибывших на помощь опричников, видимо-таки заметивших пропажу своего, либо же поймавших его лошадь, да и решивших, что неладное случилось. Они выглядывали с моста, не решаясь что-либо предпринимать.
Зелёное свечение, исходившее от воды, в которой она всё ещё стояла, отражалось в их глазах, и та же ненависть, и тот же страх, и то же желание убивать. Саша зарычала громко и со злостью, и в том же момент посыпались выстрелы.
Саша метнулась, и быстрее пули помчалась прочь. Была ли за ней погоня, она не знала. Она просто бежала, бежала, бежала и бежала вдоль реки.
Был ли день, или была ночь, когда Сашу покинули силы, она не знала. Перед глазами так давно плясали тёмные пятна, что удивительно, что она не отклонилась от реки – она всё так же покоилась под кромкой льда по правую руку от неё.
Когда же Саша вновь открыла глаза, солнце пробивалось из-за серых туч с переменным успехом. Левая рука от плеча до запястья онемела. Из рукава медленно стекала по капле кровь. Пуля лишь слегка зацепила её, даже не пройдя сквозь, но Саше казалось, что руку ей отрубили тупым топором.
Пройдя неуверенным шагом полторы версты, Саша подошла к мосту. На миг ей показалось, что это тот мост, который она должна была оставить позади, но всё же ей показалось. От усталости и боли, она едва соображала, что нужно делать и куда идти.
Вспомнив подслушанный разговор опричников, Саша собрала волю в кулак, и перешла по мосту.
Ранее здесь должно быть располагался рынок, но прилавки были пусты, как и большая часть дворов. От некоторых из них поднимался дым ещё не остывшего огня, из некоторых доносился ужасный кашель и даже стоны.
Людей попадалось мало, да и те, кто шёл навстречу, смотрел, словно сквозь неё.
– Скажи, добрый человек, что это за место? – Саша прикрыла разрастающееся кровавое пятно на рукаве концами своей повязки.
– Не местная что ли? – прохрипел поджарый мужичок, сидевший на куске бревна и точивший маленький ножичек.
– Не местная, – с трудом выговорила Саша. Мужичок окинул её внимательным взглядом, и снова вернулся к своему совершенно бесполезному делу.
– Погост. Деревяницкий. – В Саше загорелась надежда.
– А монастырь? Где монастырь? – Мужичок удивлённо посмотрел на неё, но ничего не ответил, а только ткнул кривым пальцем ей за спину.
Деревяницкий монастырь находился на правом берегу небольшой речушки Деревянки, притоки Волхова. Саша даже не обратила внимание на то, что уже проходила мимо него, когда перешла мост. Спотыкаясь об собственные ноги, она побрела в указанном направлении.
Упав на колени напротив обветшалой церкви, Саша закричала, что было сил:
– Спасите! Помогите!
Тёмные пятна перед глазами становились всё больше. Она слышала шаги, почувствовала прикосновение тёплых рук на лице, и со стоном провалилась в темноту.
