– Тебе лучше? – спросила я у Матвея. Он кивнул. – Надеюсь, ты зла не держишь? – Матвей слегка улыбнулся и отрицательно покачал головой. В его глазах отчётливо светился намёк на то, что при другом раскладе на его месте была бы я. Спорно, впрочем! – А зачем ты разбил окно? – сощюрившись, спросила я. Матвей бросил вопросительный взгляд на Серёжу. – Нет, Матвей, ты на меня смотри! – я наклонилась к нему, заподозрив неладное. – Зачем ты разбил окно? – Матвей нахмурился и явно занервничал.
– Он не скажет тебе, – вмешался Серёжа. – Он немой.
Вот так поворот! Так значит передо мной был один из представителей идеальных мужчин, точнее один из типов идеальных мужчин. Немые и глухие – как не печально, но всё же имели свои плюсы.
– Сочувствую, – выдавила я. Матвей только пожал плечами. Привык уже, наверное. – Но вы можете мне ответить, – я перевела взгляд на Серёжу, показывая, что сбить меня с толку ему не удалось.
– Тебе не понравится ответ, – предупредил Серёжа.
Неприятная догадка о возможном ответе украдкой забралась мне в голову. Господи, только не это! Но, как я уже сказала, точку невозврата я уже прошла. Они всё-таки семья, и я должна была знать, что происходит, даже если мне совсем не хотелось об этом слышать.
– Мне и так уже всё это не нравиться, – ответила я. Серёжа посмотрел на Матвея, который только хмуро кивнул и отвёл взгляд в сторону.
– Где-то с полгода назад до нас стали доходить слухи о повышенной активности Ордена, – на этом слове меня передёрнуло. – Мы и раньше знали, что он проявляет особый интерес к двоедушникам, но когда слухи перестали быть слухами, все только и говорили о том, что надвигалась буря. Мы, волки живём в стае, даже в человеческой форме, но в стае произошёл раскол, – понизив голос практически до шёпота, продолжал Серёжа. – Мнения разделились по поводу того, что следует делать дальше. Многие из нас считали, что не должны стоять в стороне и встретить бурю на передовой, но были и те, кто предпочитал не вмешиваться.
Что ж, это мы уже проходили! Желание сохранить свою шкуру целой было вполне нормальным желанием, своя-то рубашка всегда ближе к телу. Но это всё не объясняло агрессивное поведение Матвея и разбитого окна. Ещё раз прокрутив в голове кадр за кадром, мне удалось найти в памяти недостающий кусочек истории.
– Во дворе был ещё кто-то, – догадалась я. – И этот кто-то пришёл сюда… – я пыталась отгадать конец фразы по выражению лиц моих собеседников. – Они же не ко мне приходили? – с сомнением спросила я.
– К тебе, – подтвердил Серёжа немного разочарованный тем, что я догадалась. – Хотели украдкой подсмотреть, но не вышло, – сухо сказал он.
– А зачем было на них кидаться? – удивилась я.
– Тю! Так Матвей не признал их с просоня, вот и…
– Короче, всё с вами понятно ребята, – зевая, сказала.
– Куда ты? – удивлённо спросил Серёжа, когда я встала из-за стола.
– Три часа ночи, дядь Серёж! Я спать, продолжим утром, – закрывшись в своей комнате, я села на кровать обхватила голову руками. Конечно, я соврала: спать мне хотелось. Я просто больше не могла сдерживать слёзы и отчаяние. Слушая то, что они мне говорили, я понимала, что Орден и всё то, от чего я убегала, настигло меня даже в этой глубинке.
Вся боль, всё отчаяние, которое мне удавалось плотно зажать внутри себя в течение дней, гейзером прорвалось наружу, накрывая меня дополнительным слоем горечи.
Что здесь, что дома так часто употребляли слово "война", упорно забывая, что её синонимом являлась "смерть", груз которой я несла на себе во множественном размере.
Мне было ясно, что Серёжа умолчал о том, с какой целью приходила стая. Да я и не спросила об этом. Какая разница, если смотреть было не на что.
Серёжа правильно сказал, я была загнанным зверем: ведьма-неудачница, прогнувшаяся под сложной ситуацией в сторону отнюдь не её решения, приехавшая сюда, чтобы скрыть это, а не выставлять на всеобщее рассмотрение.
В моём семейном дереве я дала осечку как ружьё, попавшее в воду, поэтому я собиралась сделать то, что уже делала – сесть на байк и уехать куда глаза глядели. Мне никак было не остановить грядущего и не повлиять на него, так пусть каждый сам для себя решал, что ему было делать. Я в этом плане была крайне неудачным примером.
Как только рассвело, я собрала свои вещи. Совершенно себя не уважая, я вылезла через окно на улицу и направилась в сарай. Хорошо, что деньги были, а то мне пришлось бы катить мотоцикл по трассе как велосипед.
Сняв чехол и сложив его вместе с остальными пожитками в кофр, я подавила приступ отвращения к самой себе и достала ключи.
– Твой отец будет недоволен твоим отъездом, – Серёжа заслонил собой выход из сарая.
– Мой отец ничего не знает обо мне, – ответила я. – А если бы знал, то был бы в ужасе.
– Что ты знаешь об ужасе? – сказал он тоном человека, поучающего бунтующего подростка.
– А что вы об этом знаете? – сорвалась я. – Вы знаете, какого видеть и слышать последние вздохи своих друзей? Какого провожать в последний путь того, кому сами этот путь и проложили? Какого знать, что история повторяется, и что смерть идёт по пятам? Какого осознавать своё бессилие перед участью близких и хотя бы на секунду допускать, что именно ваша рука к этому приложится? – последние слова я прохрипела, борясь с подступившими слезами.
Вот так вот легко и просто всё то, что меня грызло и мучало, поместились в нескольких предложениях. Наверное, я впервые признала это вслух, от чего у меня перехватило дыхание, а сердце на очень долгую секунду перестало биться. Я устало опустилась на землю, закрывая лицо руками.
– Останься, – Серёжа присел на корточки и положил мне руку на плечо, – и мы тебе поможем.
– Поможете в чём? – опустошённым голосом спросила я.
– Увидеть свет в темноте.
Глава 4. Парадокс
И я осталась, поверила, даже не знаю, почему. Может, мне хотелось поверить, а может, просто мне больше было некуда идти.
Дождливыми осенними вечерами мы вели разговоры, больше напоминающие мотивационное нечто, целью которого было типа при весе в сто килограммов говорить себе "Ты супер, детка!". Я относилась к этому, мягко говоря, скептически, но приняв решение остаться здесь, я как бы потеряла право голоса.
Серёжа говорил, что я сделала первый шаг, признав вслух свои проблемы, и теперь, достигнув нолевого уровня, я должна была сделать второй шаг – разрешить помочь себе.
Кто-то сказал, что побеждает тот, кто смог преодолеть неуверенность в себе и свои страхи. Мне же предстояло не просто преодолеть страхи и неуверенность, а и победить себя саму, заставив себя рассказать обо всём.
И я рассказывала, ломая каждую косточку в своём теле, разрывая каждую мышцу, связку, сухожилие, разбирая себя на мелкие кусочки, разливаясь подобно киселю, и каким-то образом формируясь заново.
