Лицо Игоря исказила злость и презрение, желваки заходили так часто, что я начала опасаться, что малехо перегнула. Ему-то и в прежнем виде было опасно такое говорить, а в нынешнем так и вообще можно было ожидать чего угодно, кроме того, что я получила, а именно полного взятия под контроль вышеперечисленных эмоций. По ходу, я не перегнула, а не догнула.
– Это временно, – ответил Игорь, накинув маску безразличия и даже выдавив сдержанную улыбку.
Не, дружочек, так не пойдет! Надо додавливать.
– То есть это временно ты исполняешь его приказы? Например, сжигаешь со своими недоделанными дружками дома с детьми?
– Откуда ты… – Игорь побледнел и реально стал похож на труп.
– Да так, – я безразлично пожала плечами, промокая салфеткой губы и запуская невидимые щупальца глубже.
Ну же, Игорь, покажи мне, что внутри, покажи, что прячется в твоей личной темноте!
– Я не хотел, – сквозь стиснутые зубы выдавил он, сжав в ладоне лезвие столового ножа. – Я не знал.
– Не знал или же не хотел знать? – надавила я.
– Не знал! – выкрикнул он, теряя контроль и срываясь со стула. – Потом только…
Плотину прорвало и эмпатические способности Игоря начали работать против него, и его личная темнота открылась мне во всем своем безумии: воспоминания не были извлечены вместе с душой, не были даже подавлены, они были подтерты.
Он вроде как помнил родителей, но их образ был размытым, как и образ сестры, которая, как он помнил, погибла много лет назад при пожаре; он помнил, что когда-то жил в доме, но теперь спокойно проживал в квартире без задних мыслей; он помнил, что любил кого-то, но глядя на меня чувствовал лишь плотскую симпатию и раздражающую неуверенность в том, что мы когда-то уже встречались, но когда и как от него ускользало, и не появись я в клубе, он бы преспокойно довольствовался теми крохами воспоминаний, которые были любезно сохранены и никогда бы и не задумался над тем, что что-то с ним было не так, ведь в идеале при превращении в лича воспоминания никуда не девались и не подтирались.
Лезвие, которое в пылу эмоций он неосознанно сжал, глубоко порезало его ладонь и темная, почти черная некромантская кровь закапала на белый ковер. Я подошла к нему и взяла его за руку.
– Прости, – шепнула я, зажимая салфеткой рану. – Я не хотела на тебя давить, просто слышала пару слухов и пыталась понять, как все в клубе устроено и зачем Бориславу… – Я запнулась, не зная, стоило ли продолжать.
Да, я узнала, что в своем нынешнем состоянии Игорь все же был больше собой, чем кем-то другим, но, не смотря на это, приказ Борислава он выполнил. И неважно было, что он не знал. Важно было, что он подчинился.
Борислав его не пугал, но тем не менее мой строптивый, нахальный, не признающий авторитета других Игорь подчинился. Чем же он надавил на него? Не мог же Игорь и правда верить в это "временно"? И что вообще значило это "временно"?
– Прости, – повторила я, продавив горький ком, подступивший к горлу. Салфетка вся пропиталась кровью, но рана на ладони затянулась, оставив лишь едва заметную полоску.
– Никогда не проси прощения за то, что не хочешь играть по чужим правилам, – неожиданно спокойно ответил Игорь, приподняв меня за подбородок и заглядывая в глаза. – Тем более в "Чистилище". Тем более, если на тебя положил глаз его хозяин. – Слова его отдавали предупреждением.
– Но тебе это не пугает.
– Ты нравишься мне, Нина, – прошептал он, ласково проводя рукой по моей шее. – Как только я тебя увидел, я почувствовал… Не знаю. Меня тянет к тебе, как к магниту, и я не могу найти этому объяснение. А ты?
Рука его перешла на мой затылок, и я немного откинула голову, нежась в его прикосновении. Я знала ответ, но не могла сказать ему, потому что так было бы сложнее для нас обоих: для него – знать, чего лишился и рвать реальность на куски, в попытках это вернуть; для меня – знать, что он знает и мучается, а я все также далека от нахождения его филактерии, как и раньше.
– Тебе снятся сны? – спросила я.
– А что такое сны? – вопросом на вопрос ответил он.
Разноцветные глаза переливались знакомой мне вдумчивостью и волны эмпатической силы аккуратно плескались, выдерживая безопасное, но достаточно близкое расстояние, чтобы почувствовать мой отклик.
– Сны – это мир, жизнь в котором могла бы стать реальностью.
– Тебе такие сняться? Я хотел бы их увидеть.
Он наклонился совсем близко. Теплое дыхание нежным поцелуем легло на мое лицо.
– Увидишь, – ответила я, небрежным движением погасив свечи. – Я тебе в этом помогу.
Глава 20. День восем… тридцать девятый. Полный форсаж
Я вернулась в свою гостинку уже когда светало, и первым делом поставила в воду алую розу.
Оставлять Игоря спящим и таким беззащитным было очень тяжело. Перед уходом я долго любовалась им: его красивым лицом, вздрагиванием длинных ресниц, гибким телом, соблазнительно прикрытом простыней.
Казалось, что того дерьма, что произошло за последние неполные три недели не было, но стоило мне взглянуть на его грудь со шрамом после вскрытия, как в память стремительно врывались картинки: он – лежащий мертвым в оранжерее; снова он – лежащий мертвым в гробу; разрытая могила и пустой гроб; опять он – потерянный, вернувшийся домой, но не помнящий ни меня, ни детей, ни родителей; и снова он – сжигающий наш дом до тла.
Это было. Это все было. Игорь умер, и теперь мы оба не были самими собой.
Я хотела оставить ему записку, но в последний момент передумала. Я и так слишком открылась, забыв о том, что хоть Игорь и не был полностью пустым, доверять ему было нельзя. Мало ли на каком из коротких поводков его держал Борислав.
Скинув платье и ненавистные каблуки, я приняла душ и надела одну из старых футболок Игоря, чудом уцелевшую при разрушении коттеджа.
Устроившись на полу возле окна, я раскрыла лемегетон и подкурила сигарету. Черт, мне нельзя было этого делать, но слова Игоря про игру по чужим правилам и глаз хозяина "Чистилища", столь невинно упавшего на меня, не говоря уже про упоминание чего-то временного, слишком взволновали меня и насторожили, заставив вновь вернуться к вопросам, которые я со всем этим превращением в девона и встречей с мужем отложила в дальний ящик.
Одним из главных среди них был вопрос "зачем?". По силе Борислав в разы превосходил меня и всех присутствующих в клубе девонов и личей вместе взятых, так зачем ему, нужно было воскрешать мертвых ведьм и ведьмаков и держать у себя их души?
Логично было бы предположить, что он собирает армию, но тех личей, которые уже прошли процесс превращения, что я видела в клубе, было слишком мало. Где же тогда были другие? Или же он использовал воскрешенных ведьм и ведьмаков в своих целях, а потом избавлялся от них, а души поглощал, как вот предлагало одно занятное и, главное, совсем не сложное, заклинание из лемегетона.
