– Что?.. – Мой вопрос зависает в воздухе, а Фрейя между тем открывает шкатулку и достает из нее цепочку с красной подвеской-яблочком.
Моя рука так сильно стискивает телефон Дафны, что обескровленные кончики пальцев белеют.
«О, гляньте! Похоже, я только что нашла запоздавший подарок ко дню рождения. Что вы думаете, ребята? Разве она не прелесть?» – Фрейя прикладывает подвеску к шее. Подвеску моей мамы. Ту самую, которую подарил ей мой папа. И последний подарок родителей мне. Какого черта она делает под кроватью Форда?
Фрейя выпендривается перед камерой – прихорашивается, строит глазки и посылает воздушные поцелуи, воображая себя моделью, демонстрирующей цепочку с моей подвеской. Если бы я смогла дотянуться до нее сквозь экран… Не знаю, что бы я сделала – вырвала бы ее или удушила бы этой цепочкой… И мне уже по барабану, как это гадко сейчас, когда ее нет в живых.
– Ава! – доносится сквозь шум в моих ушах голос Дафны.
Я отрываю глаза от видео, в котором Фрейя, заслышав приближающиеся шаги Форда, с хихиканьем засовывает шкатулку обратно под его кровать.
– Что?
Стоит мне устремить глаза мимо Дафны в коридор, и я понимаю, о чем хотела предупредить меня подруга. К нам шагает Форд, смеясь над чем-то со своими дружками из драмкружка.
– У тебя такое странное, страшное выражение на лице, – говорит Карла. – Ты… Ой! – восклицает она, проследив за моим взглядом.
Должно быть, Форд чувствует, как что-то обжигает его кожу. Улыбка спадает с его лица, а глаза встречаются с моими.
– Объясни мне, – тихим, дрожащим от гнева голосом говорю ему я, – почему Фрейя Миллер нашла украшение моей мамы у тебя под кроватью?
Я показываю ему видео, но Форд не удостаивает его даже взглядом. Его лицо покрывает болезненная бледность. Он отлично понимает, о чем я говорю. Это не ошибка или недоразумение. Мой самый лучший в мире друг украл у меня мамино украшение! И похоже, он действительно планировал подарить его Фрейе. У меня перехватывает дыхание.
– Я тебе все объясню, – бормочет Форд.
Но я ничего не желаю выслушивать. Круто развернувшись, я выскакиваю на парковку, не забыв громко хлопнуть за собой дверью.
* * *
Если мама Форда окажется дома, я смогу забрать свою подвеску. Таков мой план. До дома Форда мне приходится ползти – спасибо снегопаду и сотням полицейских машин, заполонивших город. Конечно, полиция усилила патрулирование – ведь накануне убили девушку. Меня лишь удивляет, почему эту новость еще не раздула пресса. Словно в ответ на мои мысли мимо меня в направлении школы проезжает фургон новостного канала.
Добравшись наконец до дома Форда, я звоню в дверь. Но мне никто не открывает. И автомобиля его матери возле дома нет. И что теперь? Я, конечно, заставлю Форда отдать мне подвеску. Но возвращаться в школу я сейчас не собираюсь. И поехать домой, в коттедж, тоже не могу. Потому что там Кэролин. Она отпросилась после обеда с работы и наверняка пристанет ко мне с расспросами, отвечать на которые у меня нет ни малейшего желания.
Остается одно. Я еду на кладбище – навестить родителей. Мне, конечно, хочется свалить вину на Миллеров за свой неприход к ним накануне, как я привыкла делать. Но Доминик не виноват, что у него разыгралась мигрень. А Фрейя не виновата, что оказалась мертва. И дядя Тай все еще не оклемался, даже не пошел сегодня в школу. Так что, кроме меня, навестить родителей некому.
Я оставляю машину на прикладбищенской стоянке. Искривленная железная калитка, ведущая на территорию погоста, надрывно скрипит, когда я ее открываю. Этот скрип так похож на пронзительный крик птицы, что я невольно оглядываю деревья, ожидая увидеть на какой-нибудь ветке пялящуюся на меня сову.
Меня весь день не покидало чувство, будто за мной наблюдают. Оно преследует меня и здесь. Я направляюсь по дорожке к склепу. Под ногами хрустит мерзлый гравий. И почему-то мне кажется, что этот хруст делает меня еще более уязвимой. Да нет. Просто нервы расшалились. А кто бы не нервничал, найди он мертвое тело?
Таких усыпальниц, как наш родовой склеп, на кладбище единицы. И все они находятся в старейшей его части. Вековые шишковатые тисы склоняются над ним, как огромные паукообразные стражи.
Мой взгляд падает на одно из недавних захоронений. Золотистая краска еще не сошла с высеченных в камне букв: «ЭДНА МИЛЛЕР, 88 ЛЕТ». Мать Мэдока Миллера, бабушка Доминика и Фрейи. Я помню миссис Миллер. Она жила в одном из коттеджей неподалеку от того места, где теперь живу я. Высокая худосочная женщина, казалось, вечно куда-то спешила, а ее взгляд всегда становился ледяным при виде меня или моих родителей. Или любого другого с фамилией Тёрн.
В свое время она учительствовала в школе. Преподавала математику. Проклятие дяди Тая в средних классах, она с наслаждением поддерживала вражду между Миллерами и Тёрнами, при малейшей возможности выставляя его из класса и пытаясь завалить на экзаменах. Правда, это было примерно в то время, когда мой дедушка, тогда председатель Общества по охране окружающей среды, отказал Мэдоку и Люсиль в выдаче разрешения на съемки фильмов, которое им требовалось для создания собственной компании, и косвенно вынудил их перебраться в Эвансвилл.
Кажется, я даже ни разу не разговаривала с миссис Миллер. У нее диагностировали смертельную болезнь перед самым возвращением Миллеров в Бурден-Фоллз (и я склонна думать, что именно поэтому они вернулись). Но умерла она вскоре после гибели моих родителей.
А сейчас и Фрейи не стало. Слишком много людей с обеих сторон – и Тёрнов, и Миллеров – похоронены на этом кладбище. Ангел на надгробии Эдны Миллер грустно улыбается мне – словно выражает согласие. Как много в мире ненависти и вражды!.. Но все заканчивается здесь, на погосте. Все обращается в прах.
Чем дальше я углубляюсь на территорию кладбища, тем старее становятся надгробия. Некоторые из них насчитывают столетия. Выветренные каменные плиты уже практически гладкие. Буквы, приоткрывавшие прежде историю их владельцев, стерты и нечитаемы. Кто-нибудь еще помнит, кем были эти люди? Или целые семейства канули в небытие? Неужели нас всех неминуемо ожидает забвение?
К склепу Тёрнов я подхожу еще не совсем готовой. Запертую калитку украшает венок. Сделанный из красных и белых гвоздик, он ассоциируется у меня с брызгами крови на снегу. Кто оставил здесь этот венок? «Может быть, кто-то из друзей родителей?» – гадаю я. Но тут же замечаю открытку, надписанную аккуратным почерком Кэролин. Должно быть, она побывала здесь, пока мы с дядей Таем торчали в полицейском участке. Подобная чуткость в духе Кэролин. Отперев калитку, я захожу внутрь.
В узком пространстве между отдельными мраморными гробницами, в которых покоится прах моих предков, ничем не пахнет. А я ожидала учуять запах мамы и папы – их парфюма, шампуня, чего-то подобного. Или, быть может, пыли и паутины. Отсутствие запахов отзывается пустотой внутри меня. Родителей нет…
Все гробницы моих предков в этом родовом склепе обозначены табличками с именами и датами рождения и смерти. На самом деле они больше походят на холодильные камеры в морге, которые показывают в криминальных сериалах: достаточно большие, чтобы заползти внутрь, если тебе захочется попробовать. Думаю, мы, Тёрны, рано или поздно все окажемся внутри таких холодильников для хранения плоти. Нам всем придется туда заползти.
