Теоретически императорский солдат был неуязвимым.
На практике же – хотя тема эта и была под запретом – номер Четыре тысячи двенадцать убедился, что члены легиона долго не живут. Напротив, он со всевозрастающим изумлением осознавал, что при всем совершенстве и божественном происхождении их доспехов он и его товарищи крайне уязвимы вне высоких стен, воздвигнутых Орионом вокруг разных королевств. Пепельные бури способствовали стремительному распространению болезни, и непробиваемые доспехи, призванные защитить своих обладателей, совершенно им не помогали.
В обычное время никто не отважился бы путешествовать между королевствами в период бурь – считалось, что это никому не под силу. Однако в последнее время стихия, казалось, начисто игнорирует календарную смену времен года. Видимо, даже бог не смог предугадать внезапные изменения в природе…
Ушей легионеров достиг очередной тревожный звонок, немедленно сменившийся монотонным гудением, вестником смерти. Номер Четыре тысячи двенадцать обернулся, но не разглядел, кто упал на сей раз: он видел только двух солдат позади себя, остальных скрывали клубящиеся тучи пепла. Как и прежде, не было никакой возможности узнать, кого они потеряли на этот раз.
– Ты непременно увидишь Ивлу снова! – прокричал номер Семьсот шестнадцать, хлопая брата по спине. Раздался приглушенный металлический звон. – И, уверен, есть масса других способов получить удовольствие от общения с женщиной!
– Да ладно, парень, только сказок нам не рассказывай! – проорал один из ветеранов, шагавших рядом с ними. – Эх, прекрасная наивность юности!
– Повезло, что ты вообще помнишь ее имя! – добавил другой солдат, силуэт которого едва виднелся сквозь черную пелену.
Номер Четыре тысячи двенадцать мысленно согласился с этим утверждением.
Сам он почти ничего не помнил о своей жизни до начала обучения и службы в легионе. Не помнил даже, какое имя дали ему родители, прежде чем его нарекли номером Четыре тысячи двенадцать. Назвали его в честь недавно погибшего легионера, одного из верных слуг Ориона.
В памяти осталось лишь несколько размытых образов, настолько нечетких, что они казались очень странными, чужими. Это словно удивительный сон, казавшийся таким ярким, но вспомнить который уже не можешь. Номер Четыре тысячи двенадцать видел чьи-то лица, но не знал, кому они принадлежат, к тому же незнакомые черты с течением времени все больше размывались, становились похожи одно на другое…
Мать… Может быть, сестра?
Номер Четыре тысячи двенадцать твердо знал, что прежде у него была семья, его любили. Вот только все это, казалось, произошло не с ним, а с другим человеком…
Не следовало об этом думать. В его памяти не осталось и следа прежней жизни, к тому же мысли о ней приносили только боль.
Следует очистить разум, чтобы ничто не мешало полностью перестроиться и интегрировать программное обеспечение, предустановленное в каждого солдата Империи. Благодаря тщательно вписанным в мозг нормам номер Четыре тысячи двенадцать в любых обстоятельствах знал, что нужно делать. Именно из-за них он не мог нарушать приказы, и даже малейшая его мысль укладывалась в русло этих установок.
Однако если подумать… Остались ли у него собственные мысли? Может ли он считаться самостоятельной личностью при таких обстоятельствах?
У него та же жизнь, что и у других солдат, он пережил слияние с божественной броней, всем им вживлены одинаковые механизмы, все они слышат у себя в голове голос императора, который напрямую обращается к их разумам, – иногда, думая обо всем этом, номер Четыре тысячи двенадцать ощущал себя не простым человеком, а частью чего-то важного. Чего-то, превосходящего рамки понимания…
Он всего лишь винтик в огромном механизме, но механизм этот больше, величественнее и священнее любых других. Пусть номер Четыре тысячи двенадцать отказался от своей личности и памяти, но в конечном счете он служит богу богов, а это стоит любых жертв.
Внезапно порывы ветра усилились, их ужасная мощь настолько сковывала движения, что номер Четыре тысячи двенадцать почувствовал себя парализованным.
В ушах снова зазвенел скорбный сигнал, затем еще один. И еще один…
Потом пронзительный хор тревожных звонков слился в одну жуткую какофонию, грозящую взорвать череп солдата изнутри.
Номер Четыре тысячи двенадцать инстинктивно прижал ладони к ушам, пытаясь приглушить этот рев. Напрасно, и он понимал, что не может выключить этот звук. Однако братья, замершие рядом с ним, тоже зажимали уши руками.
Внезапно на него с колоссальной силой обрушилась огромная масса металла, и он едва не потерял равновесие. Затем он понял, что это номер Семьсот шестнадцать отталкивает его подальше от ужасной опасности.
Номер Четыре тысячи двенадцать стремительно повернулся, не обращая внимания на попытки товарища увести его в сторону. Протер залепленные пеплом стекла защитных очков и сквозь черную пелену бури сумел разглядеть искореженные тела своих братьев: они один за другим разлетались в стороны. Легионеров словно подхватил свирепый ураган, их руки и ноги на глазах деформировались, сминаемые неведомой темной силой. Пронзительные крики несчастных мгновенно поглощались ревом ветра, стальные доспехи складывались, словно бумага.
– Во имя всех преисподних! – воскликнул номер Четыре тысячи двенадцать.
До сих пор ему еще не случалось своими глазами наблюдать этот жуткий феномен.
– Проклятие, на землю! – завопил номер Семьсот шестнадцать, всем своим весом падая на товарища.
Они вместе рухнули в толстый слой пепла, покрывающий почву.
Над ними бушевала буря, пронзительные сигналы тревоги смешивались с воем ветра и воплями их товарищей, гибнущих под ударами бестелесной, немыслимой силы, не постижимой простым человеческим разумом…
На долю секунды номер Четыре тысячи двенадцать задался вопросом, не впал ли он в безумие. Неужели все это происходит на самом деле?
– О, Орион, бог всех богов, мудрейший из мудрых, смилуйся, спаси нас, твоих бедных детей, – забормотал он, хватаясь за последнюю соломинку.
– Орион, спаси нас! – закричал номер Семьсот шестнадцать.
Недалеко от них с приглушенным стуком упал с неба какой-то солдат. Потом упал второй, за ним третий, затем еще один и еще. На землю обрушился дождь из трупов, стихавший по мере того, как ослабевали порывы ветра.
Номер Четыре тысячи двенадцать с трудом поднялся, дрожа всем телом, не веря, что до сих пор цел и невредим. Ветер внезапно стих, и кружащие в воздухе тучи пепла начали оседать на землю.
Легионер протер защитные очки, потом вытаращил глаза при виде открывшегося ему зрелища.
Вокруг раскинулось настоящее кладбище.
Повсюду, куда ни глянь, лежали деформированные тела, из смятых доспехов ручейками текла кровь, окрашивая песок красным.
Других выживших не было. Они с номером Семьсот шестнадцать оказались последними солдатами из Тринадцатого легиона…
