Я прикрыл лицо сгибом локтя, чтобы свет не слепил глаза. Мигрень, ввинчивавшаяся в виски острой болью еще накануне, за ночь никуда не делась – напротив, стала сильнее и вгрызалась мне в голову.
Вставать совершенно не хотелось. Какой смысл подниматься и что-то делать?
Стоит мне только высунуть нос из своих покоев, как меня немедленно перехватит какой-нибудь легионер и представит пред светлыми очами императора. Орион примется долго и упорно повторять, как существенна моя роль, насколько я важен для осуществления Великого Плана, что моя первостепенная задача – взращивать и развивать мою божественную суть и постараться уничтожить в себе последние остатки человеческого начала. Он снова постарается убедить меня вернуться к исполнению обязанностей Первого Палача…
Вот только я все больше сомневался в важности этой работы.
Я до смерти устал от этих холодных, бесчувственных речей. Если правитель пожелает провести со мной беседу сегодня, ему придется отправлять легионеров прямо в мои покои, потому что сам я никуда не пойду…
– Ты занял изначально проигрышную позицию, – заявила моя мать. Ее полупрозрачная фигура появилась в изножье кровати. – Но ты ведь и так это знаешь, верно?
– Нет, не знаю, – сухо возразил я. – За все время жизни в Соборе я ни разу не пытался обойтись без человеческих душ. Давно пора выяснить, как именно функционирует мой организм, и проверить границы его возможностей.
– Это глупо! – воскликнула мать. В ее голосе звучало непривычное отчаяние. – И опасно…
– Опасно для кого? Матушка, настоящий источник опасности для всех жителей Пепельной Луны – это я сам.
– Ты несправедлив…
– Я больше не знаю, что справедливо, а что нет, – прошептал я. Потом заставил себя встать с постели, несмотря на головокружение. – Зато я уверен в одном: больше я не могу быть Тенью Ориона. Все, хватит…
Мать печально наблюдала, как я хватаюсь за спинку кровати, чтобы не упасть. Мать с досадой покачала головой и понурилась.
– Ты слишком многого ждешь от этой девушки. Она не спасет тебя от самого себя, наоборот…
Мать ошибалась: я ничего не ждал от Сефизы.
А может, все ровно наоборот, и я, как безумец, возлагаю на эту девушку свои последние надежды…
– Она лишь обостряет твои слабости, – продолжала мать, подходя ближе и протягивая ко мне руку. – Она делает тебя больным, Верлен, потому что заставляет отказаться от твоей природы. Посмотри на себя, ты же с трудом на ногах стоишь; в последнее время я тебя просто не узнаю. Ты погрузился в меланхолию, поддался сомнениям и страхам. Сын мой, ты теряешь почву под ногами, и это безмерно меня пугает. Только-только тебе удалось принять свои силы, принять настоящего себя…
– Сефиза ни в чем не виновата! – резко возразил я. – И все это ложь! Я никогда ничего не принимал, просто терпел, не более того. Слепо подчинялся правилам. Плыл по течению, выполняя все приказы отца, отчаянно стараясь ему угодить. Не рассуждая, давал ему то, чего он желал. Отказывался остановиться и увидеть всю кровь на моих руках, все отвратительные преступления, что я совершал! Сожалею, если мое душевное состояние тревожит вас, но отныне все кончено. Больше никогда я никому не позволю использовать для своей выгоды мои способности и обращать их во зло. Ни императору, ни кому бы то ни было еще! В конце концов, на чьей вы стороне, матушка?
– На твоей, – быстро ответила мать. На ее лице читалась глубокая печаль. – Конечно на твоей. Я хочу, чтобы ты жил и развивался, чтобы однажды смог найти баланс между смертью и жизнью. Я отказываюсь стоять в стороне и позволить тебе чахнуть лишь потому, что кто-то вбил тебе в голову, будто ты ничего другого не заслуживаешь.
– Мне не нужна ничья помощь, чтобы прийти к такому заключению, – парировал я, падая в кресло.
Ощущение жжения в моих жилах усилилось, словно у меня закипала кровь.
Потом мне показалось, что меня ткнули в верхнюю часть спины раскаленным добела копьем. Я почувствовал, как мои лопатки выгибаются назад под воздействием невидимой силы, а потом ломаются…
Я до боли стиснул зубы, чтобы не заорать. Мать бросилась ко мне и упала на колени рядом с креслом, с тревогой заглядывая мне в лицо.
– Матушка, пожалуйста… Оставьте меня… – с трудом выдавил я. – Мне… мне нужно побыть одному.
Едва я мысленно приказал призраку исчезнуть, как меня скрутило еще больше.
Мой позвоночник сломался, согнутый невидимой рукой, потом кости снова встали на место. Я изо всех сил вцепился в подлокотники кресла, готовясь терпеть эту пытку, сколько бы она ни длилась.
Казалось, это продолжалось целую вечность; наконец приступ миновал, и я погрузился в черное беспамятство. Увы, забытье не принесло ровным счетом никакого отдыха: мне снова привиделся один из мрачных кошмаров, в котором я пытался убить отца.
Весь день я провел взаперти у себя в комнатах, не обращая внимания на периодически раздававшийся стук в дверь. Солдаты привыкли к моим приступам, так что в конце концов отступились и оставили меня в покое. Откинувшись на спинку кресла, я пытался не обращать внимания на непрекращающуюся боль, терзавшую мое тело, и не думать о том, что мои вены все сильнее темнеют; чтобы хотя бы как-то отвлечься, я стал читать книги, принесенные из Библиотеки веков.
Мой усталый разум зацепился за мысль, давно не дающую мне покоя, и прокручивал ее снова и снова. Меня тревожило отсутствующее звено в истории человечества. Почему в книгах подробно описана вся история жизни на Земле вплоть до Четвертой мировой войны, но никак не отражен приход богов к людям? Почему имена всех ныне правящих божеств так или иначе связаны с древними мифами, столь неправдоподобными и бессмысленными, словно описанные в них события происходили в другом измерении? И если, как утверждает отец, внутри меня на самом деле заключен ключ к пониманию всех этих загадок, каким образом мне его отыскать?
Комната погрузилась в темноту, и мне пришлось зажечь лампу, чтобы продолжить разбирать древние тексты на пожелтевших страницах. Вскоре я понял, что больше не могу концентрироваться, слова сливались друг с другом.
Сефиза сказала, что придет.
Прошлой ночью она посетила меня во сне, а потом обещала присоединиться ко мне сегодня вечером…
Однако, быть может, представив все ужасы, которые девушка увидела в моей памяти, она в итоге передумала?
Я не знал, что именно запомнила Сефиза из наших недавних видений. Вдруг она станет бояться меня еще больше, принимая во внимание, насколько глубоко проросли во мне семена зла, пустившие корни в моей душе еще в раннем детстве?
Дети должны быть чисты и невинны, не так ли? Во всяком случае, они не должны быть убийцами, способными устроить массовую резню.
Приближался тот час, в который стражники по моему приказу должны были покинуть свой пост у покоев Сефизы. Я медленно поднялся – все тело онемело, перед глазами стоял туман, голова с каждой минутой болела все сильнее. Потом я сел на табурет перед роялем.
