Наконец он оторвался от моих губ и, уткнувшись носом мне в шею, поцеловал ее. Мне показалось, что уж теперь-то я точно упаду…
– Верлен, я…
Я умолкла, не зная, что именно собираюсь сказать. Меня оглушал шквал новых ощущений, обжигающее покалывание в горле и странные, горячие толчки, зарождающиеся внизу живота.
– Сефиза… – выдохнул Верлен мне в плечо. – Ты так мне нужна, так сильно…
– Ты тоже мне нужен, – прошептала я.
Все эти годы я считала, что моя личность держится на единственном столпе – на ненависти, что лишь она помогает мне существовать, определяет мое сознание. Я боялась ее потерять, отчаянно, из последних сил цеплялась за нее, потому что не сомневалась: без нее в моей душе образуется такая большая брешь, что я перестану быть самой собой.
Однако на самом деле из гнева и горечи сложились стены незримой тюрьмы, о существовании которой я до сего дня не догадывалась. Я слишком долго оставалась пленницей, будучи не в состоянии увидеть за этими высокими стенами себя настоящую.
Чтобы понять все это, мне нужен был Верлен. Я нуждалась в его мучительных усилиях показать мне свое истинное лицо, скрытое обсидиановой маской; нуждалась в его отчаянном желании искупления, чтобы раз и навсегда освободиться от всех сковывавших меня цепей ярости и злобы.
Он зашел так далеко…
Теперь настала моя очередь шагнуть ему навстречу.
Поэтому я позволила сладострастию полностью захлестнуть все мое существо и очертя голову полностью в нем растворилась. Поддавшись внезапному порыву, я запустила пальцы под рубашку Верлена, наслаждаясь удивительным жаром его тела, рельефной твердостью мышц его живота. Он вздрогнул от моего прикосновения, потом наклонился еще сильнее, и его губы скользнули по моей коже над вырезом платья, огромные ладони сильнее сжали талию.
– Ради тебя я готов умереть, ради тебя я хочу жить… Отныне моя жизнь в твоих руках, – хрипло пробормотал юноша. Потом поспешно добавил, как будто не в силах сдержаться: – Ты моя единственная, Сефиза…
Как я могла это отрицать? Верлен сказал чистую, неприкрытую правду, шокирующую и возмутительную… а еще сладкую и умиротворяющую.
Затем в моей голове промелькнула одна мысль, которая подействовала на меня как ледяной душ и моментально отрезвила, одновременно разбив мне сердце.
– Но ты обручен, – выдохнула я, опустив голову, и неохотно отстранилась от молодого человека.
У меня сжалось горло при мысли об Эвридике и Верлене, а также обо всех невероятных поцелуях, которые он, наверное, дарил этому неземному, нечеловечески прекрасному созданию.
Верлен замер, тяжело дыша, уткнувшись носом мне в шею – он не торопился меня отпускать.
– Ч-что? – потерянно пролепетал он, как будто речь шла о несущественной мелочи, о которой так легко забыть.
Я медленно его оттолкнула; в голове царила сумятица, тело по-прежнему горело от его поцелуев, пульсировало от странного опьянения, которое Верлен во мне пробудил.
– К тому же ты обручен с богиней, – напомнила я, обращаясь скорее к себе, чем к юноше.
В конечном счете мы не можем быть вместе, это просто нездорово…
Бедная сирота-Залатанная, чьих родителей несправедливо осудили на смерть, и полубог, имперский Палач. Дурная шутка, да и только.
Пусть я на несколько секунд забыла об этом ради Верлена, но будущего у нас нет. Рано или поздно мне придется вернуться домой и начать жить как раньше, а он вернется к своей жизни.
Верлен выпрямился, разом помрачнел и, сдвинув брови, громко сглотнул.
– Это был не мой выбор. Я никогда не хотел этого, – сказал он, качая головой. – Сегодня же разорву эту помолвку. Я сделал бы это в любом случае.
Почему это обещание так сильно меня взволновало? Почему при мысли о том, что ради меня полубог готов бросить самую прекрасную богиню Пантеона, меня охватило такое восторженное благоговение?
Все равно это глупо: даже если Верлен расторгнет помолвку, это ничего не изменит…
Опьяненная обещанием Верлена, не в силах произнести ни слова от изумления, я как зачарованная смотрела ему в глаза: во взгляде юноши сквозили пронзительная нежность и тревога. Вдруг в дверь покоев громко, резко постучали.
В следующую секунду в комнату вошли два стражника в позолоченных доспехах; вторжение в чужую спальню их определенно ничуть не смущало.
– Его Величество император! – объявил один из центурионов.
Еще через секунду, прежде чем я успела осознать услышанное, перед нами появился сам Орион собственной персоной: огромный, ослепительный, с развернутыми за спиной крыльями.
Верлен схватил меня за плечи и задвинул себе за спину с нехарактерной для него поспешностью: этот спонтанный поступок с головой выдал его изумление и страх. Удерживая меня одной рукой у себя за спиной, он досадливо фыркнул и глухо прорычал, так что в его голосе явственно слышался холодный гнев:
– Отец… Я вас не ждал. Что такого срочного случилось, что вы без предупреждения врываетесь в мои личные покои?
Глава 39
Сефиза
– Даже и не знаю, – иронически проговорил Орион, прожигая сына пылающим взглядом своих золотых глаз. – Возможно, дело в том, что несколько часов назад два моих жреца и около пятидесяти солдат были убиты кучкой черни, а их несокрушимую броню разбили вдребезги простые людишки? Или дело в том, что ты всю ночь оставался недоступен моему взору?
Во имя всех преисподних, каким образом людям удалось уничтожить столько военных за один раз? Кто мог нанести такой удар? Как этим сорвиголовам удалось справиться с солдатами, с ног до головы закованными в зачарованный металл, созданный самым могущественным из богов?
– То, как я провожу свое свободное время, никого не касается, – сухо ответил Верлен. Он держался пред лицом Владыки всех разумов с потрясающей твердостью и высокомерием, потрясшими меня до глубины души. – Что же до ваших легионеров, вы весьма опечалили меня этим известием. Однако позвольте вам напомнить: я покинул пост Первого Палача, а посему это происшествие меня никоим образом не касается. Такие вопросы более не входят в сферу моей ответственности.
Я впервые слышала об отставке Верлена.
Однако известие об этом не слишком-то меня удивило. С тех пор как мы встретились, Верлен очень сильно изменился. Я не могла себе представить, что он продолжит играть столь ненавистную ему роль Тени…
Император прищурился и поджал губы, медля с ответом. Затем взмахнул рукой с длинными золотыми когтями, приказывая центурионам удалиться. Легионеры поспешно подчинились, и мы остались втроем: Верлен, я и самое опасное, самое жестокое существо на свете.
Теперь, когда я знала, кто на самом деле виновен в казни моих родителей, все коренным образом изменилось.
