– Ведь с ними занимается сама Александра Федоровна.
– В настоящее время она не может, – возражает бывший царь. – Кроме того, отец Алексей, вероятно, более опытен и сведущ. Александра Федоровна находит, что он был бы очень подходящим преподавателем закона божия. Почему бы вам не разрешить? Приходит же он сюда совершать службу.
Великая княжна Ольга Николаевна, генерал-адъютант И. Л. Татищев, наставник цесаревича П. Жильяр, фрейлина гр. А. В. Гендрикова, великая княжна Татьяна Николаевна, гоф-лектриса Е. А. Шнейдер. Тобольск, губернаторский дом. Апрель-май 1918 г.
«По существу, я сознавал, что просьба самая невинная и почему бы не допустить. Но, помня все происходящее кругом, я никак не мог удовлетворить просьбу бывшего царя, особенно не мог допустить отца Алексея. Насколько удалось присмотреться к нему, он оказался в высшей степени бестактен и несвободен от стяжательства. Это последнее его качество вызывало страшную зависть в дьяконе той же церкви. Он не раз просил меня допускать и его на вечернюю службу в губернаторский дом, чтобы иметь право участвовать в доходах за эту службу. За то, что Алексей служил всенощные в доме губернатора для бывшей царской семьи, он получал 15 рублей и брал себе, не делясь с причтом.
– Я человек бедный, многосемейный, – доказывал мне дьякон. – Пятнадцать рублей для меня доход. Почему вы даете зарабатывать отцу Алексею, а мне нет? Надо быть справедливым…
– Вы, значит, желаете иметь доход? – спрашиваю я дьякона.
– Разумеется.
– Я полагаю, что с такими же претензиями могут ко мне обратиться и из других церквей города Тобольска. Что же я им должен ответить? Вы понимаете всю нелепость вашей просьбы, даже претензии, – говорю дьякону. Но никакие доказательства не действуют, – после этого я просто категорически отказываю ему.
Служитель церкви ушел очень недовольный, не отказавшись, однако, от своего намерения «иметь доход»…
И что же он придумал для достижения этой цели? Так как и священник Алексей остался недоволен моим отказом допустить его законоучительствовать в бывшей царской семье, то они составили заговор против меня. И вот что устроили. Во время молебна 6 декабря, когда вся семья бывшего царя была в церкви, дьякон вдруг ни с того ни с сего громогласно провозглашает многолетнее здравие «их величеств государя императора, государыни императрицы» и т. д. и приводит всех присутствующих в крайнее изумление и возмущение, особенно некоторых из команды. Оно и понятно: никогда такое величание в Тобольске не допускалось и не совершалось. Так как это совершилось в самом конце молебна, я сейчас же подошел к дьякону и спросил: по чьему распоряжению он это сделал?
– Отца Алексея, – ответил тот.
Вызываю также священника, который в полуоблачении вышел ко мне из алтаря. Нас окружили возмущенные солдаты и любопытные свитские.
– Какое вы имели право давать такие распоряжения отцу дьякону? – говорю я священнику.
– А что же тут такого? – отвечает он как-то вызывающе.
Меня это крайне возмутило и даже испугало: возле меня стояли два солдата, сильно возбужденные, и один даже грубо буркнул: «За косы его да вон из церкви…». «Оставьте», – решительно остановил я его.
– Если так, отец Алексей, то знайте, что больше вы не будете служить для семьи бывшего царя, – сказал я священнику.
Тот что-то начал говорить в свое оправдание, но я уже не стал продолжать с ним разговор, ибо в церковь стала набираться посторонняя публика, начался какой-то говор, и дело могло кончиться величайшим скандалом, над попом мог совершиться самосуд. Хорошо, что в этот день в карауле был хороший взвод солдат, он сразу успокоился. Но инцидент этим не кончился.
Весть о происшедшем моментально облетела весь город и, попав в Рабочий клуб, превратилась здесь в величайшее событие. Тобольский Совет, который в то время соединился с городской управой, вмешался в это дело по настоянию Писаревского, Кочаницкого и других. Живо была составлена следственная комиссия, в нее попали и городской голова, и председатель местного гарнизона. В тот же день начались допросы попа и дьякона, которые единогласно показали, что за всенощной в губернаторском доме всегда бывший царь и царица величались «их величествами», что я, комиссар, никогда не протестовал и не запрещал попу это делать. Вот почему в день тезоименитства Николая дьякон провозгласил их величества. По городу уже пошла гулять эта ложь, пригласили меня на допрос. Отец Алексей, улыбаясь, протягивает мне руку как ни в чем не бывало.
– Я вам руки не подам: вы священник, а так беззастенчиво лжете и клевещете, отец Алексей, – говорю я ему в присутствии всех. – Вы утверждаете, что величание их величеств совершалось всякий раз, когда совершалась всенощная. В неправде вас может уличить весь хор, весь отряд, если вашей совести мало. А вы, – обращаюсь к городскому голове и председателю гарнизона, – могли бы меня и не допрашивать, а опросить хотя бы солдат нашего отряда, чтобы убедиться в нелепости и лживости этих обвинений.
Священник посмотрел на меня, дьякон тоже – как-то тупо, равнодушно. Последний, впрочем, сейчас же, как только я ушел, сознался, что оклеветал меня.
– Зачем же вы это сделали? – спросил его председатель гарнизона. – Ведь вы служитель церкви, Христа!
– Мне так посоветовал отец Алексей, – ответил дьякон.
Призывают попа. И тот, видя, что дьякон сознался, тоже не выдержал и заявил вместе с дьяконом, что этим способом они хотели скинуть меня, потому что я не дал им увеличить свои доходы службою в семье бывшего царя.
В результате всей этой истории наши солдаты чуть-чуть не избили дурного попа. Хорошо, что своевременно удалось его выпроводить в Ивановский монастырь, а на его место назначить другого для совершения службы в бывшей царской семье.
Я покидаю пост комиссара
Совершился разгон Учредительного собрания, между тем как я оставался в Тобольске, ожидая из Питера делегации, которая была отправлена в Учредительное собрание с моим заявлением. Делегация возвратилась, но с инструкцией местному Совету о ликвидации всех учреждений и организаций Временного правительства. Говорили, что с делегатами Совет Народных Комиссаров собирался отправить мне заместителя, но, не желая вмешиваться в дела Омского Совета, предоставил решить этот вопрос Омскому областному, приказав переменить весь командный состав и комитет нашего отряда посредством перевыборов.
Семья Николая, очевидно, знала обо всем этом. На смену выбывших старых солдат в отряд были присланы новые, прибывшие из Петрограда. Раздоры в отряде приняли невероятный характер. Мои противники старались выставить причиной всего этого меня, как комиссара, который не устанавливает никаких отношений с центром.
Мои сторонники, солдаты отряда, приходили меня уговаривать, уверяя, что если я соглашусь уступить, то отряд успокоится.
