– У нас еще не кончено дело с хождением в церковь. Вы знаете, с чем это сопряжено, – отвечаю я.
– Мне кажется, ваши опасения напрасны. Даже мысли о побеге не может быть у их величеств… – Боткин всегда величал так бывшую царицу.
– Меньше всего я этого опасаюсь, – возражаю я. – Есть много других причин, да и права на это мне не дано.
– Тогда я сам буду ходатайствовать пред Временным правительством.
– Я не протестую. Хлопочите.
Через несколько дней меня просит к себе бывший царь. Являюсь. Он извиняется за беспокойство:
– Я хотел бы просить вас разрешить осмотреть город. Чего вы боитесь за нас?
– Я не имею на это разрешения от Временного правительства. Кроме того, есть и другие причины…
– Когда же оно будет? Нам интересно посмотреть город, церкви. Город старинный, исторический.
Вы здесь были, кажется? спросил я.
– Проездом… Несколько часов, – как-то неохотно ответил бывший царь.
Лично я ничего не имел против удовлетворения просьбы бывшего царя посмотреть город, но, во-первых, инструкция, данная мне Временным правительством, а во-вторых, складывающиеся условия – а это было самое главное препятствие – всего более отнимали эту возможность. Что-то грозное надвигалось на Россию после истории с генералом Корниловым. Русская революция вступала в новую фазу…
Окружающая атмосфера
По инструкции Временного правительства вся корреспонденция бывшего царя, его семьи и свиты должна была проходить через меня. Признаюсь – обязанность весьма неприятная и даже противная. Дело в том, что российские «патриоты» полагали, очевидно, что все их письма, адресованные на имя членов бывшей царской семьи, как бы похабно ни было их содержание, непременно попадут адресатам. Никогда в жизни не приходилось мне читать такие отвратительные порнографические письма, как в это время. И вся эта мерзость адресовалась или на имя Александры Федоровны, или на имя Николая II. Некоторые письма с порнографическими грязными рисунками, грубыми до безобразия, я сдал полковнику Кобылинскому. Я сказал, что письма – российских «патриотов», ибо я глубоко уверен, что многие из авторов этих писем до переворота, когда Николай II был еще всемогущ, готовы были пресмыкаться перед ним и его семьей, а теперь сочиняют такие отвратительные анонимные письма, думая, что это очень хорошо и остроумно. Было много писем, заклеенных в революционных красных конвертах с революционным девизом «Да здравствует русская революция». Все письма – а их часто было очень много – приходилось тщательно просматривать и бросать в печку, немало получалось и писем угрожающего характера. Даже в Америке нашлись такие писатели, и оттуда приходили письма на английском языке на имя дочерей бывшего царя с предложениями… Иногда такого рода писем получалось так много, что целое утро тратилось на эту мерзость.
Сам же Николай II и его семья переписывались с очень немногими из своих родственников. Бывший царь писал только своей матери и сестре Ксении Александровне. Дети вели более обширную переписку, и, по-видимому, она доставляла им большое удовольствие, так как каждый раз, когда я приходил в дом, где помещалась семья Николая, почти всегда встречал кого-нибудь из княжон с вопросом нет ли писем. Любопытно отметить, что Александра Федоровна и ее дети никогда не писали Марии Федоровне. Благодаря известным отношениям между нею и Александрой Федоровной даже у детей установились какие-то холодные отношения к бабушке.
Кроме русских газет, Николай II получал английские и французские газеты и журналы. Кто-то, очевидно, зная вкус бывшего царя, присылал ему довольно веселые журнальчики. Николай Александрович любил читать эти журнальчики. В передаче газет, журналов никаких препятствий не чинилось, хотя это удовольствие иногда приносило и огорчение: в газетах иногда сообщали слухи, которые сильно тревожили семью бывшего царя.
– Скажите, пожалуйста, господин комиссар, зачем в газетах пишут о нас неправду? – однажды спросила меня одна из княжон.
Семья Романовых в Тобольске. 1917–1918 гг.
– Какую?
– О побеге… Ведь это неправда. Вы читали, конечно.
– Так привыкли исстари некоторые из наших газет… Хотят побольше заработать денег, – ответил я.
Действительно, «Новое Время» и какая-то другая газета напечатали ложь о побеге Николая II, и мне пришлось послать срочную телеграмму с опровержением. Но пока это опровержение ходило, а иногда и не печаталось даже в газетах, пущенная утка облетела уже всю Россию и даже фронт, будоражила население. Мне делались даже запросы и угрозы. Пускались слухи о распущенности отряда, охраняющего бывшего царя, – словом, создавались тревога и озлобление.
Тобольский Совдеп под председательством врача Варнакова попросил меня как-нибудь зайти к ним в Совдеп «по очень важному делу».
В ближайший день захожу.
– В чем дело? – спрашиваю я.
Присутствующие как-то мнутся, точно подыскивают, с чего начать. После некоторого молчания первым заговорил Варнаков.
– Насколько нам удалось ознакомиться с отрядом, он мало сознательный…
– Это значит ненадежный, – вмешались Писаревская и Киселевич. – Из Омска можно выписать надежных людей, рабочих, вполне сознательных…
– Омск пришлет настоящих. Ваш отряд… – снова заговорила было Писаревская. Я не дал ей договорить и заявил, что всякая попытка к смене отряда кем-либо раз навсегда должна быть оставлена.
– Если же об этом я сообщу отряду, то последствия будут очень неприятные для вас… Я не допущу вмешательства, пока я здесь. Прошу больше меня не беспокоить подобными разговорами. Я бы желал, чтобы всюду сохранилась такая дисциплина и сознание, как в нашем отряде, – закончил я и ушел.
С этого времени отношение ко мне у Тобольского Совдепа сложилось почти враждебное.
Я должен констатировать, что отряд первого состава представлял собой воинскую часть, вполне сохранившую дисциплину, и резко выделялся среди солдат местного гарнизона своей опрятностью, трезвостью и умением себя держать. В то время, когда солдаты местного гарнизона частенько встречались пьяненькие, грязные, невообразимо одетые, наши гвардейцы одевались чисто, вели себя хорошо и быстро стали покорять сердца местных обывательниц и прислуги. На этой почве уже возникали ненависть, вражда и ревность солдат местного гарнизона к нашим гвардейцам. Если дело до столкновений не доходило, то только потому, что местные солдаты боялись наших гвардейцев.
Образование и развитие детей бывшего царя
Приближалась зима. Николай II и Александра Федоровна находили, что образование Марии, Анастасии и Алексея еще не закончено, необходимо его продолжать. Вскоре начались уроки русского языка, истории, географии, арифметики и пр. Педагогический персонал состоял из графини Гендриковой, Шнейдер, доктора Боткина, француза Жильяра, англичанина Гиббса и самого Николая II, который преподавал детям историю. Встречаясь очень часто со всем этим составом педагогов и преподавательниц и наблюдая их, я поражался тем, как в такой семье, обладавшей всеми возможностями, не окружили детей лучшими преподавателями, которые могли бы дать детям настоящее образование и развитие. За исключением француза Жильяра и англичанина Гиббса, остальные представляли собой просто царедворцев – даже доктор Боткин и тот усвоил себе все качества царедворца, о графине Гендриковой и Шнейдер и говорить нечего.
