Он злился на Стаса Гордиенко, хотя виноват во всем был сам. Никто его не втягивал, не заставлял тащить за ним рюкзак, не заставлял отбивать его у Бычка — сам с радостью втянулся, притащил, отбил. Логично, что следователь хочет поговорить с ним после того, как Бычка нашли под общагой.
Мертвого. Спрыгнул с крыши. С ума сойти.
Страх нарушить папино «не высовываться» размыл весь смысл новости. Так испугавшее Даню перешептывание студентов не дало сразу осознать главного. Еще вчера у них на факультете ходил вот такой маргинал, в драки лез, к девушкам приставал, бухал как мразь. У кого-то из местных вроде деньги отобрал. Половина всех разговоров была о том, как он достал, и как хорошо было бы, если бы деканат отреагировал поскорее и исключил Константина Бычука из универа. И тут Бычок исключает себя сам.
В приемной деканата Даню и Стаса встретила секретарша — загробным голосом она сообщила, что их родителям уже позвонили: по закону, опрашивать несовершеннолетних студентов без разрешения было нельзя. Значит, Данин отец дал согласие. Оставалось надеяться, что ему не передали никаких лишних деталей о вчерашнем конфликте. Одно дело — когда опрашивают весь факультет, и ты — один из многих. Совсем другое — когда ты в положении подозреваемого.
Даня и Стас по очереди поставили подписи в распечатанном списке групп, а затем их отправили в кабинет декана. Внутри стояло гробовое молчание и пахло корвалолом. Декан Вадим Валентинович Дацанов, древний дедушка с бесцветными глазами, заметно усохший для своего синего пиджака, скромно стоял у окна. Форточку, несмотря на духоту, не открывал — может, боялся сквозняков. Его голос был совсем тихим.
— Гордиенко, Рахманинов…
— Бах, — удивленно исправил Даня, раньше уже подозревавший у Вадима Валентиновича деменцию.
Основное пространство своего кабинета Дацанов, сознательно или нет, уступил другому мужчине: молодому, с лисьим лицом и уложенными каштановыми волосами. Его пиджак был ему по плечам, а взгляд — вызывающе расслаблен.
— Старший следователь Самчик, — представился он и махнул вошедшим на диван для посетителей. На указательном пальце блестела золотая печатка. — Задам вам пару вопросов, и будете свободны.
— Это допрос? — обрел голос Стас. Даня почувствовал смутное желание ему врезать.
— Пока это просто вопросы. — Старший следователь Самчик похлопал ладонью по стопке папок на деканском столе: видно, изучал их личные дела, пока они тряслись в лифте. — Судя по лицам, вы в курсе, что случилось. Где вы были вчера вечером, с семи до полуночи?
— Дома, — в один голос ответили Даня и Стас и переглянулись.
Уголки губ следователя дернулись.
— Родители или опекуны подтвердить могут?
Стас сказал «да», Даня решил ограничиться кивком. Самчик выглядел все таким же невпечатленным.
— Ну конечно, конечно. А с Константином Бычуком вчера почему подрались?
— Он в меня плюнул, — тихо сказал Стас, и Даня напрягся, потому что это была ложь. Бычок просто промчался мимо, а затем Стас нашел у себя в рюкзаке розового зайца и бросился следом.
К счастью, эта ложь никак не повлияла на Данино намерение говорить правду.
— И вы решили поговорить с ним по-мужски? — приподнял брови Самчик, мол, да этот бугай же тебя пополам сложил бы, не напрягаясь.
Но Стас сарказма не понял.
— Угу.
— А вы, Даниил, почему вмешались?
— Чтоб он его не избил, разве непонятно? — нахмурился Даня. — Вы что, не слышали, что Бычук устраивал всему факультету?
— То есть гибель семнадцатилетнего парня пошла факультету на пользу? — испытующе прищурился Самчик.
— Бог с вами, бог с вами… — заохал декан, но никто не обратил на него внимания.
— Я этого не говорил, — заметил Даня. — Но смерть автоматически не делает конченых мудаков святыми.
Самчик рассмеялся. Дане захотелось врезать уже себе самому.
— Хорошо подмечено. Что ж, Станислав, вы можете быть свободны. Даниил, останетесь на минуту?
Он остался.
— Пока готовился к нашему разговору, выяснил, что у вас уже были проблемы в прошлом, — сказал Самчик. — Распространение, если не ошибаюсь. Но вам удалось избежать наказания. Несовершеннолетие плюс хороший папа. Не думаете ли вы, что и на этот раз вам все с рук сойдет, если что?
К горлу подкатила тошнота. Он не гордился таким прошлым, но Самчик вцепился в него, как голодная лисица в зазевавшуюся курицу, и теперь потрошил — в присутствии декана и всего секретариата, подслушивавшего за дверью.
У хорошего студента Даниила Баха был шанс, но кто даст место в общаге бывшему наркоману и распространителю?
— Это и не нужно, — пересилив себя, сказал Даня. — Я к гибели Бычука никакого отношения не имею. И… погодите, вы что, хотите сказать, что он не сам оттуда упал?..
Для себя Даня представлял какую-то нелепую случайность из разряда: бухой Бычок залез на крышу, попытался эпично помочиться с ее края и потерпел сокрушительное поражение об асфальт. Но теперь…
— Есть серьезные аргументы, позволяющие так думать, — сдержанно ответил Самчик. — Свидетели слышали, как вы угрожали Константину Бычуку. «Давай ты отвянешь от всех раз и навсегда».
— Это же фигура речи, — возразил Даня, невольно вспоминая перформансы Шприца. — Кроме того, свидетели также слышали, что он сказал мне «ходить и оглядываться». Это больше походит на угрозу, нет?
Даня представлял, кем считает его следователь. Сынком богатеньких родителей, почуявшим свою безнаказанность. Мажором, уверенным, что может наворотить чего угодно — а последствия ему будут как с гуся вода. Наверняка Самчик много раз сталкивался с такими — и ненавидел всей душой. Да он будет просто счастлив связать Даню со смертью… с убийством Бычка — и упечь за решетку.
— Я узнал все, что мне было нужно. Спасибо за ваше время, Даниил. — Застывшая на лице Самчика ухмылка ему не нравилась. — И до новых встреч.
Даня ничуть не сомневался, что они будут.
Стас не вернулся на лекцию — ждал его на этаже, залип у окна. Отбросив соблазнительное желание незаметно пройти мимо, Даня все-таки подошел к нему.
— Я, конечно, никому не скажу, — шепотом начал он. — Но зачем было врать? Я же видел, никто в тебя не плевал…
Ссутуленная спина Стаса вздрогнула и немного распрямилась, и Даня увидел, что он сжимает что-то… ну конечно, розовое.
— Странное у тебя хобби, — пошутил Даня, хотя в горле почему-то встал ком дурного предчувствия.
— Это не мое хобби, — севшим голосом сказал Стас, судорожно запихивая розовые комки в рюкзак: зайца на сей раз четвертовали. — Он лежал тут на подоконнике, когда я вышел.
— И зачем он тебе сдался?
— Ты не поймешь.
