Приглядываясь к Грише, Александр думал, что сам бы, наверное, с ума сошел, постоянно опасаясь, как этот необычный мальчик выживет в мире, до краев заполненном обыденностью, да в основном еще и недоброй обыденностью.
К его удивлению, Вера вела себя с Гришей, да и с его старшими братьями так просто и легко, словно всю жизнь только и делала, что воспитывала ораву мальчишек. Конечно, у сестры был легкий характер – ей вообще редко бывало трудно с людьми. Но во всем, что имело отношение к Павлу Киору, дело было даже не в обычной, одинаковой для всех приимчивости ее натуры.
То, что связало ее с этим мужчиной, было сильнее всего, из чего состоит обыденность. Обыденность словно сдувалась с их отношений, как сухая листва сдувается с земли весенним ветром.
– Вер, – спросил Александр, усаживаясь в кресло, стоящее в эркере, – а ты не знаешь, кому мама тогда дом продала?
– Какой дом? – не сразу поняла Вера. – А!.. В Александрове? Нет, не знаю. Я, честно говоря, вообще ничего про этот дом не знаю. Даже где он там находится. Был – и нету, вот и все.
– Ну, где он находится, узнать нетрудно, – задумчиво заметил Александр.
– А зачем тебе? – удивилась Вера.
– Так. – Александр и сам не знал, зачем ему это. – Видно, возраст подошел, – слегка смущенно добавил он. – Прошлое становится важнее, чем будущее.
– Дурак ты, Сашка, – вздохнула Вера. – При чем здесь возраст?
Она не стала объяснять, что же здесь при чем. Да Александр и не хотел, чтобы она объясняла. Он предпочитал этого не знать.
Но вот где находился дом, который мама продала, чтобы ее муж и дети были счастливы, и какой он был, этот дом, – это ему знать хотелось.
– Как, мама говорила, ее в городе называли? – спросил Александр.
На всякий случай спросил – он и сам прекрасно помнил.
– Светелочница, – улыбнулась Вера. – И ее, и маму ее, и бабушку.
– Вот и поищу дом, где светелочницы жили, – сказал Александр. – Найду, как думаешь?
– Ты-то? – засмеялась Вера. – Конечно, найдешь.
Глава 5
В том, что нетрудно будет найти в Александрове дом, где жила его мама и куда отец приехал однажды, чтобы увезти ее с собою навсегда, – Александр не ошибся.
Конечно, можно было просто обратиться в горсправку и узнать, по какому адресу проживала Мария Александровна Полянникова. Он и обратился бы, если бы нужные сведения не выяснились и без этого. Александру достаточно было просто всмотреться в фотографию, на которой мама была снята на своей улице, по дороге к дому, чтобы потом, в Александрове, узнать эту улицу сразу; не так много их спускалось из старой части города к реке Серой.
Он оставил машину на пригорке и пошел по улице вниз.
Она была сплошь застроена старыми бревенчатыми домами. Даже удивительно: ни длинных рабочих бараков, ни грязно-белых кубиков из силикатного кирпича, ни унылых панельных хрущоб, ни добротных девятиэтажек. Ни одно десятилетие прошедшего века не оставило на этой улице следов, как будто десятилетия были для нее слишком мелкой мерой; она жила веками, эта улица.
И из-за этого казалась зачарованным царством. Ну, и еще из-за сирени. Ее было так много в каждом саду, что она почти закрывала дома – окошки едва виднелись за ее плотной стеною.
Сирень во всех садах была одинаковая, в основном почему-то белая. Но дом, который он искал, Александр узнал издалека. Никому он не рассказал бы, почему… Сердце дрогнуло. И как взрослый мужик стал бы про такое рассказывать? Да и кому рассказывать?
– Скажите, – с трудом отведя взгляд от дома, все-таки спросил он у плетущейся вдоль забора старушки, – а Мария Александровна… Маша Полянникова, ее еще светелочницей звали, она после войны вон в том доме жила?
– А как же, а как же! – Старушка закивала с такой готовностью, словно не переставая думала именно о Маше-светелочнице и вопрос, заданный незнакомым мужчиной, застал ее в самом разгаре этих дум. – В этом самом доме и жила Машенька-то. А потом уехала, в самую Москву. Замуж, значит, вышла. Как уж оно там у ней сложилось, не знаю. А сама она хорошая была, Маша-то. Светлая, да. Мы с ней дитями вместе игрались. С горки к речке на санках скатывались, вон с той горки-то. И ведь как быстро время пролетело, вот, к врачу иду, ног совсем не чую…
Не дослушав, Александр поблагодарил старушку и, все ускоряя шаг, направился к дому, стены которого темно терялись в светлых сиреневых облаках. Город Александров стоял в лесной стороне, и бревна, из которых строились в старую пору его дома, были огромные, и ничего им не делалось от времени.
«Что хозяевам скажу? – подумал Александр. Но не всерьез подумал – так, краем сознания. – А, скажу что-нибудь. Что купить хочу. А может, и правда продадут!»
С улицы дом не производил впечатления заброшенности. Окна не были забиты досками. Висели кружевные занавески. На втором этаже они были раздвинуты.
Калитка была закрыта на щеколду. Звонка у калитки не обнаружилось. Александр просунул руку между редкими штакетинами покосившегося забора и щеколду открыл.
У входной двери звонка не было тоже. Александр постучал – раз, другой, третий. В доме стояла тишина. Он заглянул в окна первого этажа – никого. Обошел дом вокруг, глянул вдоль садовой тропинки – ни души человеческой. Тропинка, впрочем, была протоптана плотно, да и сад выглядел хотя и сильно заросшим, но не безжизненным.
Он вернулся на крыльцо, постучал в дверь снова, потом легонько толкнул ее. Дверь приоткрылась медленно, будто нехотя.
«Хоть кино детективное снимай! – сердясь на себя, подумал Александр. Он всегда сердился на себя, если совершал бесцельные действия. Впрочем, это бывало редко. – Осталось только, чтобы дверь заскрипела зловещим скрипом».
Дверь не заскрипела потому, что ее петли были недавно смазаны. Значит, в доме действительно жили. И можно было надеяться, что настоящая жизнь не преподнесет такой киношной пошлости, как труп в пустом доме.
Он хотел окликнуть хозяев, но не успел. Сверху раздался слабый вскрик, почти и не вскрик, а какой-то судорожный всхлип. Александр поднял глаза и увидел, что на верхней ступеньке деревянной лестницы стоит женщина. Он успел разглядеть только, что вместо домашних тапок на ногах у нее высокие белые вязаные носки.
– Извините! – громко сказал он. – Я стучал, стучал… Вы не слышали, наверное.
Вместо того чтобы ответить, что угодно ответить, да хотя бы просто послать его ко всем чертям, женщина повела себя странно – медленно села на ступеньку и закрыла лицо руками. Александр в два шага преодолел пролет лестницы и остановился на повороте, на тесной площадке.
– Извините, – повторил он. – Я вас что, сильно испугал?
Она отняла руки от лица. Встала. Александр успел заметить, что лицо у нее белое от ужаса. И это было последнее, что он заметил. Последнее постороннее.
