В дверь постучали.
– Войдите.
Софа собственной персоной крадется виновато ко мне.
Вечная актриса!
– Присаживайся, – приказываю я, откидываясь на подушки.
– Ты звал?
– Да! Результат ДНК экспертизы пришел. Я – отец Ивана.
– Я же говорила! – бывшая попыталась кинуться мне на шею.
Но я пригрозил ей пальчиком.
– Значит, так Софья Ильинична. Я тут много думал и постановил. Не буду рассказывать сыну, что вы его выбросили как мусор, оставив в родильном отделении.
Софа благодарно облизала меня взглядом.
– В обмен на услугу…
– Какую, – запищала бывшая.
– Вы испаритесь из нашей с сыном жизни.
– Но Ванечка, он уже привык ко мне!
– Я разрешаю Вам встречаться. Никаких запретов. Не буду втыкать палки в твой запрос по восстановлению тебя в материнских правах. Моему сыну нужна мать. Если надо дам показания.
– Спасибо, – быстро соглашается Софа, кивает ухоженной головой.
–Ты свободна. Зайди к Ваньке, скажи, что сожалеешь, но вынуждена уехать в длительную командировку.
Софа бочком удаляется. А я смотрю в потолок, набираюсь храбрости для самого важного разговора в моей жизни.
Поднимаюсь, бреду к Ваньке в палату.
– Привет! – вхожу, понуро опустив плечи.
– Клим! – мальчик подбегает ко мне, обнимает здоровой рукой.
Глажу его по щеке.
Хочу наклониться к нему всем телом, обнять крепко, защитить от всех напастей.
Но до смерти боюсь напугать.
И признательного разговора боюсь до смерти. Будто сейчас решается моя судьба.
– Болит? – пацан показывает глазами на хромающую ногу.
Болит, но не там. В груди острая боль, уничтожает мой мир. И только ты Ванька сейчас можешь меня излечить своим прощением.
Если твое маленькое сердечко справится с грузом прощения, тогда со мной и моей жизнью произойдет чудо.
Подмывает сказать вслух, но терплю.
Нельзя вспугнуть ребенка.
Тщательно скрываю переполняющие меня эмоции.
Твержу себе как заклинание: – Ванька – он добрый. Простит меня.
Нервные спазмы в животе становятся всё ярче и явственнее.
Меня – майора, только что словившего две пули, затапливает паника. Боюсь поговорить с одиннадцатилетним ребенком.
Закатываю глаза, выпаливаю:
– Ваня, если бы сейчас сюда вошел человек и сказал, что он –твой родной отец. Ты бы его простил?
Огромные карие глазенки округляются, тонкие губки трясутся:
– Дядя Клим! Вы зачем спрашиваете? За что мне его прощать! Меня ведь украли. Он не виноват!
Нет сил бороться с детским великодушием, обнимаю Ваньку за здоровое плечо, кричу:
– Ваня, я твой папа!!
– Я так и знал, – смеется сквозь слезы пацан, обнимая здоровой рукой меня за талию.
Мы сидим вместе до обеда, а после Ваню увозят в детский дом.
– Ванюша, ты не переживай, мой хороший. Документы быстро оформим. Через неделю-две уже заберу тебя домой.
– Папа, а Полина бросила меня.
– Нет, сынок, она уехала в командировку.
С отъездом сына на душе становится тоскливо. Пора выписать себя из больницы. Дома долечусь.
Ловлю себя на мысли, что безумно соскучился по Андреевой.
В конце концов, ну что плохого она сделала?
Спасла моего Ваньку?
Нашла его настоящего отца?
Отпустила самовольно сестру в отпуск?
Вычислила Темного, через которого мы повязали всю банду Резвого?
Обманом влюбила меня в себя?
Заставила упоротого майора думать о семье?
Перевернула жизнь в департаменте с ног на голову?
Уже весь город гремит, о том, как две близняшки провели систему правоохранительную. Дело на конроле у высших чинов. Значит, не удастся замять.
Есть еще одна проблема, сейчас Виталина в бегах.
Я не знаю, как ее вернуть.
Глава 50
Виталина
Прячусь в огромном пустынном доме Аркаши.
Не знаю, сколько прошло дней. Кажется, пробежала вечность.
Не привыкла надолго оставаться в одиночестве.
Целыми днями мурлычу себе под нос песню Славы:
«Одиночество-сволочь, одиночество-скука
Я не чувствую сердце, я не чувствую руку
Я сама так решила, тишина мне подруга
Лучше б я согрешила, одиночество-мука.
Одиночество-су…
Я ж сама дверь закрыла
Я собою довольна
Отчего же так плохо
Отчего же так больно?!»
Даже Аду забрали. Совсем не с кем поговорить.
Набираю незнакомый мне номер, записанный в телефоне рукой Полины:
«Мама»
Нервно кусаю губы, вспоминая Ванюшку, вот и у нашего подкидыша нашлась мама.
А возможно и папа. Жаль, что это не Клим. Я бы искренне порадовалась за любимого майора.
– Алло. Говорите. Вас не слышно, – трубка отключается. Набираю снова.
– Мама, – говорю скороговоркой.
– Виталиночка, родная, что там у Вас произошло? Полинка злая на тебя. Не хочет ни видеть, ни слышать. Против нее расследование ведут. Грозят сроком. Тебя ищут. Пришлось все связи вашего отца подключать.
– Ма-ма, я запуталась, – реву в трубку.
– Дочка, скажи адрес, я сейчас приеду.
– А ты меня не выдашь?
– Милая, я же твоя мама. Конечно, нет!
Называю адрес. Уже через два часа открываю дверь.
– Мама, – бросаюсь в объятия высокой стройной женщины с грациозной осанкой и блестящими карими глазами, в которых стоят слезы.
– Виточка, девочка моя, – жгучие губы бродят по моему мокрому лицу, зацеловывают меня.
Через десять минут уже сидим за столом, накрытом маминой стряпней. Курочка с картошкой, лимонный пай – мой любимый с далекого детства.
У меня к маме лишь один вопрос, но так сразу не решаюсь задать.
Вгрызаюсь в куриную ножку, мама улыбается, гладит меня по лицу.
– Виталина, тебе надо извиниться перед папой и вернуться домой.
