— Для начала ты должна увидеть Стрелу и представлять, что такое иолр, — сказал Аррадор и повел знакомить.
О том, что я увижу нечто совершенно особенное, меня предупредило начавшее тяжелеть невидимое, но очень ощутимое кольцо. Я потерла руку и подавила желание обмотать палец носовым платком. Тем более, что платка моя форма не предусматривала.
— Держи ментальный щит, — приказал Аррадор прежде чем открыть люк секретного отсека. — Я, конечно, тебя прикрою, но ты всегда должна рассчитывать только на себя.
— Спасибо, всегда так делаю, — усмехнулась я.
— И очень тебя прошу, не умиляйся котяткам, как все девочки, и не жалей их.
— Котяткам?
— Клыкастым, шипастым, смертоносным, — уточнил мой провожатый.
Люк отъехал, открывая вход в огромное, тонущее в сумраке помещение, подсвеченное россыпью разноцветных ламп.
Когда мы вошли, свет стал ярче, и я увидела огромную сферу с вмороженным в нее золотым драконом. Она обнимала себя неземной красоты крыльями и шипастым хвостом и действительно напоминала… котенка, свернувшегося в клубочек. Огромный такой клубочек метра четыре в диаметре.
«Драконицей, я девочка», — поправил меня невероятного тембра голос. Рокочущий, сильный, подавляющей и… жалобный, обиженный, несчастный…
— Щит! — напомнил Аррадор.
Я отсекла чужие эмоции. Ясно одно: золотой девочке тут плохо. Да и кому было бы хорошо, если засунуть в морозильную камеру?
— Тело Стрелы в стазисе, только потому оно не разлагается, но оно мертво, — аль-тар подошел к сфере и положил ладонь на ее поверхность. Мигающие огоньки, отраженные от стекла, создавали впечатление, что шкура драконицы переливается так, словно она дышит. Иллюзия.
— Она умирала от старости, когда мы ее нашли, и собиралась совершить ритуальное самоубийство, — не отрывая кончиков пальцев от сферы, Аррадор двинулся по кругу, а я пошла за ним, как привороженная волшебным мерцанием в глубине шара. — У драконов, исчерпавших срок своей невероятно долгой жизни, один путь — разбиться о скалы, упав с огромной высоты, и быть съеденными падальщиками. А потом родичи подбирают клочья очищенных от плоти шкур и хоронят в пещерах.
— У людей в древности каких-только похоронных обычаев не было, — пожала плечами ничуть не впечатленная я.
«Вот, сразу видно — наша девочка, понятливая», — вздохнул в голове голос.
— Иррийцы не признают самоубийств, — отрезал Аррадор, словно услышал реплику драконицы. — Разум слишком драгоценен, чтобы обрывать жизнь его носителя, если не найден другой носитель. Да и ты, Стрела, в полной мере оценила предложение дома Эретаров, раз приняла его и стала иолром. Мы продлили твою жизнь на тысячелетия. И даже сохранили твое прежнее тело, которое дорого тебе как память. Мы выполняем условия сделки неукоснительно.
«Он прав. Но как же неприятно видеть себя скрюченной в ящике! Как же хочется расправить настоящие крылья!».
— И умереть в тот же миг, — продолжил Аррадор, и я убедилась, что Стрела транслирует свои мысли нам обоим.
Ошеломительное ощущение — слышать чужие мысли!
— Разве твое новое тело хуже? — устало спросил аль-тар. Явно в стопятисотый раз происходил этот диалог между ними, один и тот же. — Оно способно лететь со скоростью выше, чем скорость света!
«Да. Но я не чувствую сопротивления воздуха, не могу раскрыть пасть и дыхнуть огнем. Он у меня только из жопы, невидимый! И не смейся, девчонка, — это Стрела рыкнула явно мне. — И еще моя шкура не линяет, даруя невыносимо сладкое и болезненное чувство перерождения. Что б вы понимали, бескрылые, в моих страданиях! Хотя я тебе благодарна, Арчик. За столько тысячелетий ты единственный, кто согласен выслушивать мои жалобы каждый раз!», — драконица хихикнула и даже довольно муркнула.
— А как она сохранила разум в стазисе? — спросила я.
— Мы перенесли его на другой носитель, — Аррадор повел рукой в воздухе, усилив освещение, и я увидела, что стены тут выглядят как заполненные медом соты.
— Это только часть ее нового мозга. По сути, Стрела теперь бессмертна, если не случится какой-нибудь неожиданной катастрофы.
«Толку от такого бессмертия, когда мотаешься как воздушный шарик на веревочке! Когда нет истинной свободы…» — вздохнула драконица.
— Истинной свободы не существует, уж ты это должна понимать, — Аррадор снова коснулся сферы, и она ответила усиленным мерцанием. — Я помню свое обещание, Стрела. Мы уже близки.
Интересно, что он ей наобещал?
«Не поддавайся на его уловки, девочка, — шепнуло в голове. — Он очень хитер. Хитрее всех, кого я успела узнать за долгие века. Но у тебя есть защита от него, я ее чувствую. Не снимай. И еще… не забудь отдохнуть полчасика перед тем, как покинуть меня. Поболтаем…».
Я поймала внимательный взгляд золотых глаз и дернула плечом. Палец зачесался, и я спрятала руку за спину. Наверняка аль-тар тоже слышал Стрелу. Интересно о какой защите она говорит? О кольце?
— Вот почему вы стали называться драконидами, — я тоже коснулась ладонь сферы. Ледяная. — Наездниками драконов.
— У нас симбиоз. Еще кто на ком ездит, — рассмеялся Аррадор. — Нам пора. Время, Василиса.
17
Габриэлю сна не требовалось, это был единственный плюс посмертного существования. И еще тот факт, что для него теперь не существовало материальных границ. Тюрьмы тела. Якоря тела. Зато он убедился, что прав был философ Декарт в своем гениальном прозрении: «Cogito ergo sum» — «Мыслю, следовательно, существую».
Габриэль мыслил. И существовал, пока мыслил. Проще всего было существовать в диалогах. Осмысливать слова собеседника, обдумывать, транслировать в сны Ярослава свои реплики и образы. Не зря древние философы Земли писали свои трактаты в форме диалогов.
А еще в таком существовании была невозможна ложь. Нельзя солгать, не изменив собственной сути. Ярослав, видимо, тоже это понял, потому что его вопросы становились все более острыми и жгли как раскаленный гвоздь. И главный он задал уже при следующей беседе.
«Ты ее любишь?».
Конечно, речь о Василисе, о ком же еще. Тем более, что сразу возник образ, который Ярослав хранил в памяти: облитая солнцем девочка с мокрыми от слез ресницами протягивала брату найденного бельчонка, пострадавшего от вороньего клюва. Услышал Габриэль и щемящую нежность в сердце славянина, и гордость за сестру, отогнавшую своей силой воронью стаю, которая могла заклевать и трехлетнюю малышку. Это было первое проявление силы маленькой ведуньи — способность управлять эмоциями живых существ.
Но не успел Габриэль воспринять все богатство оттенков того далекого дня, сохраненного в памяти ведуна, как образ Василисы сменился на более зрелый. Это была уже совсем взрослая девушка, увиденная глазами брата после долгой разлуки. Правда, Габриэль, глядя на зеленоглазку с солнечными локонами, смотрел совсем не как брат.
