Но сегодня не было никого. Нелька даже встревожилась, когда, войдя в темный коридор чердака, не услышала по дороге к Олеговой комнате ни звука. Она подумала, не случилось ли чего, и спросила об этом прямо с порога.
– Случилось, Нелличка, случилось!
Когда Олег отвечал на Нелькин встревоженный вопрос, то голос у него звенел каким-то непонятным торжеством.
– Что-то хорошее, да? – спросила она.
– Не просто хорошее – замечательное. Смотри!
Он подвел Нельку к своему мольберту. Холст на этом мольберте уже целый месяц был пуст, Олег только загрунтовал его, но ни разу больше к нему не прикоснулся. Нельку так и подмывало спросить, почему Олег не работает, но она понимала, что задавать такие вопросы не следует. Почему, почему… Творческий кризис у человека! И нечего лезть с расспросами.
И вот теперь на холсте появился подмалевок. Будущая картина была прорисована вся – наверное, Олег работал целый день.
– Ого! – удивилась Нелька. – Ты что, вообще сегодня от мольберта не отходил?
– Да! – Глаза у Олега лихорадочно блестели. – Такое со мной сегодня было… Кто-то рукой моей водил!
Нелька посмотрела на него с восхищением: повезло же – такое вдохновение! Потом она перевела взгляд на холст.
На переднем плане громоздилось лицо древнего витязя в шлеме. Глаза у него были огромные, на пол-лица. Брови были сдвинуты, губы крепко сжаты. Весь его вид выражал суровую готовность к битве. За спиной у витязя до самого горизонта толпились воины в таких же, как у него, шлемах, с копьями. Над копьями вились знамена, а из-за горизонта вставало солнце.
– Ну как? – спросил Олег.
Странно прозвучал его вопрос, совсем без вопросительной интонации. Похоже, он не сомневался в Нелькином восторге.
– Да… – пробормотала она. – Красиво, конечно… – И, не сдержавшись, выпалила: – Только слишком уж красиво!
– Что значит слишком?
Теперь голос Олега прозвучал напряженно.
Нелька вдруг вспомнила Филатову, соседку по коммуналке у Рогожской Заставы, – вспомнила, как та восхищалась красивой сиренью, которую Нелька написала по заданию в художке. Странно было, что она вспомнила об этом сейчас – при чем Олег к какой-то глупой старухе! – но связь между той сиренью и этим витязем она чувствовала ясно.
– Слишком – значит слишком, – сказала Нелька. – Слишком в лоб. «Но сурово брови мы насупим, если враг захочет нас сломать!» – вспомнила она песню, которую то и дело исполнял по радио Краснознаменный военный хор.
Радио вечно было включено на кухне коммуналки, там Нелька эту песню и слышала.
– Интересное у тебя впечатление… – проговорил Олег. Голос его прозвучал как-то утробно, как будто шел откуда-то из желудка. – А тебе не кажется, что ты слишком много на себя берешь?
– Почему? – удивилась Нелька.
Она действительно удивилась – не поняла, что он имеет в виду. Она же просто сказала то, что подумала, увидев этот набросок на холсте.
– Потому что соплячка еще! – Олег выкрикнул это так, что Нелька даже отшатнулась: на секунду ей показалось, что он ее сейчас ударит. Но он не ударил, конечно. – Что ты можешь в этом понимать?!
– В чем – в этом?
Нелька почувствовала, как у нее бледнеют щеки. Очень странно было это почувствовать – такое происходило с нею впервые.
– В искусстве! В жизни! Ни в чем ты ни хрена не понимаешь! Что ты вообще можешь, кроме как ноги под мужиком расставлять?!
Это прозвучало как выстрел. Или как удар. Нелька даже за щеку схватилась. Щека была холодная, как ледышка.
– Ты… что? – с трудом проговорила она. – Как ты… можешь?…
И, ничего перед собою не видя, ударившись плечом о дверной косяк, вылетела из комнаты.
Глава 6
Чистопрудный бульвар продувался вьюгой насквозь. Снег лежал на льду пруда неподвижными мертвыми волнами, и казалось, что пруд превратился в страшное зимнее море.
Почему зимнее море должно казаться страшным, Нелька не знала. Да она и не видела зимнего моря никогда. Но вьюга всегда нагоняла на нее тоску, а из-за того, что произошло с нею этим вечером, тоска превращалась в отчаяние.
К тому же фонари горели тускло, и от этого настроение у нее не улучшалось тоже. К тому же она замерзла и чувствовала, что нос у нее красный и из него уже капают противные прозрачные капли.
Ей в кошмарном сне не приснилось бы, что Олег может так с нею разговаривать! Даже не то что разговаривать – что он может так про нее думать.
«Ноги под мужиком расставлять…» – вспомнила она и, вспомнив, задохнулась от этих слов, как будто услышала их опять.
Значит, вот так он воспринимал то, что между ними происходило?!
Думать об этом снова и снова было невозможно. Иначе слезы начинали течь не только по щекам, но даже по подбородку, и она ненавидела себя за эти слезы.
На Чистопрудном бульваре Нелька оказалась потому, что хотела купить халву. Ну да, это был единственный внятный поступок, который пришел ей в голову. А что еще делать – так вот и бродить по улицам в темноте и вьюге, оплакивая свою горькую судьбу? Это было совсем уж противно, и она отправилась на улицу Кирова в магазин «Чай-Кофе». Покупать кофе Нелька не собиралась – где она будет его варить? – а вот халва нужна была ей срочно.
Магазин оказался закрыт. На двери под узорчатым фризом чайного домика висела гадостная табличка с надписью «Учет». Нелька чуть ногой в дверь не стукнула, да нога замерзла к тому времени так, что резкое движение ею сделать было невозможно.
«Что ж мне сегодня так не везет? – думала она, поворачивая прочь от домика, и скользя по ледяному тротуару, и чуть не падая. – И халвы даже нет!»
Она вышла на бульвар и брела теперь по аллее, и редкие прохожие обходили ее стороной, потому что, наверное, было в ее походке такое уныние, к которому никто не хотел приближаться.
Одного прохожего, впрочем, Нелька чуть с ног не сбила. Она поскользнулась на ледяной дорожке, которую слегка запорошило снегом, и полетела вперед, бестолково размахивая руками.
«Сейчас еще нос разобью для полного счастья», – мелькнуло у нее в голове.
Но от этого ее Бог миловал. Точнее, не Бог, а вот этот самый прохожий. Он шел по бульвару справа от нее – Нелька видела его краем глаза, – но когда она поскользнулась, то он сделал какой-то резкий рывок и оказался прямо перед нею. И Нелька упала ему на руки, как кукла с магазинной полки.
– Ой! – вскрикнула она. – И-и… зв-в-ни-ите…
И сама расслышала, что получился не вскрик, а какой-то невнятный писк, потому что от холода у нее застыли не только губы, но даже горло.
– Звенеть? Да ты сама звенишь, – сказал прохожий. – Как ледышка, вот-вот разобьешься.
