До моей щеки неторопливо и мягко прикоснулась когтистая ладонь, невыносимо нежно стирая слезы с моей щеки. От щемящей нежности в груди захотелось выть и кричать. Но вместо этого я прикрыла глаза, тихо млея от этих прикосновений, которые рвали мою душу в клочья. С щеки ладонь переместилась мне на затылок и крепко сжала волосы. Боль не причинял, но отлично указывал на мое место. Как подтверждение мыслей, так и не открывая глаз, я услышала шепот твари у своего лица:
— Мне плевать, что ты там себе надумала, но если решишься на пойти на это — я утоплю этот дворец в крови прежде, чем ты дойдешь до Улссона. Поняла меня? Мы заключили с тобой сделку, Тори. Ты отдала мне свою преданность и душу, как тебе нравится думать, а после самостоятельно отдала право и на тело. Оно — мое. Точка. Не я поставил тебя в такие рамки, Тори, а ты сама. Ты добровольно дала мне право считать тебя своей. И своим я делиться не желаю, даже если это будет грозить тем, что мне придется уничтожить весь этот мир и все его население, включая Уллсона. Останемся только ты, я и выжженный мирок. Подумай об этом, прежде чем искать легкие пути. Сдайся или борись дальше. Последствия ты знаешь, — произнес он напоследок и прижался к моим губам болезненным, клеймящим и кусающим поцелуем, от которого у меня на губах выступила кровь. А в следующее мгновение я в комнате уже была одна, со своими мыслями и болью. Как и хотела: одна, в покое и жалости к себе…
Глава 27
Ту ночь я провела в одиночестве, что против всех законов логики не принесло мне облегчения. Вероятно, потому, что все равно большую часть ночи прорыдала в подушку, без возможности остановиться. Обнимала себя за плечи, сжималась в комок, но меня продолжала бить нервная дрожь, от которой сводило напряженные мышцы, а грудь все продолжала нестерпимо болеть от неконтролируемых рыданий.
На утро я проснулась «писанной красавицей», отчего ужаснулась даже моя служанка, решив, что я при смерти, и вызвала мне лекаря. Тот решил, что я все же простыла после купаний в реке, на что я даже не подумала возражать, придя к выводу, что воспользуюсь этой так кстати подвернувшейся отмазкой и «на работу» не пойду. Меня навестил Костас, смерил хмурым и тревожным взглядом, удостоверился, что вид у меня нездоровый, хотел провести со мной время, но я погнала его разбираться с гостями, напомнив про обязанности, которые не могут игнорировать сразу двое правителей. Для приготовления к балу, что должен был состояться на следующий день, я без моральных терзаний возложила все обязанности на Ванессу, которая сама едва успела подняться с больничной койки. И, да, совесть меня не мучила.
Счастливое валяние дурака в королевской постели омрачалось появлением «названного отца», который хотел проверить мое самочувствие, банально решив напомнить мне, что мое время на исходе, и никакие «сопли» для него оправданием не станут, как и не разжалобят на отсрочку. После его ухода, ни о каком покое не было и намека…
И Яна тоже больше не было. Он просто оставил меня, вероятно, решив, что, дав время побыть наедине с собой, делает мне услугу. Вероятно, доля истины в этом есть… Но после ухода Паука на меня снова напала невыносимая тоска. Я бы поревела вновь, да слез более не осталось.
Однако, эта передышка мне была нужна, чтобы на следующий день с новыми силами и решимостью влезть в бальное платье и добросовестно отыгрывать роль… роли: для гостей — влюбленной королевы, для Костаса — верной жены и соратника, для Паука — идеальной подчиненной… Для Яна — сильной и безразличной. Я не сомневалась, что он продолжает наблюдать за мной, хоть и не показывается. И после той сцены ночью я больше не желала, чтобы он видел меня такой слабой. Много чести!
Размышляя, не много ли масок на меня одну, и найдется ли среди них, хоть одна настоящая, я с тщательно скрытой скукой разглядывала танцующие пары, что кружились под задорные мелодии музыкантов.
— Как вы себя чувствуете, Виктория? — участливо поинтересовался супруг, слегка пригнувшись в мою сторону со своего места.
— Благодарю, вполне сносно, хотя болезнь до конца не отпустила, — растянула я губы в старательной улыбке, беспощадно эксплуатирую добротную отмазку.
— Мне жаль, что я стал причиной вашего недомогания, — окинул он меня взглядом, с искренней виной и досадой во взгляде. — Вероятно, я слегка переоценил ваши возможности. За вашей непоколебимостью, я порой забываю, что вы — юная и хрупкая девушка, о которой, в первую очередь нужно заботиться, а не проверять на выдержку.
— Похоже, вы первый за много лет, кто действительно так считает, — вполне искренне улыбнулась я королю, в короткой благодарности. Когда так редко слышишь искренние комплименты и проявления заботы — невольно станешь относиться к ним, как к чему-то удивительному. Едва сдержалась, чтобы не поморщиться от очередного укола сожаления и недавних воспоминаний. Видимо себя я выдала, так как мою ладонь, что лежала на подлокотнике обхватили теплые и сильные пальцы и слегка сжали. Посмотрела на короля, который слабо улыбался мне, словно желал поддержать… и улыбнулась ему в ответ, позволив крепче обхватить мою ладонь, сплетая наши пальцы.
Придворные зашептались, что нисколько не удивило, учитывая неусыпный надзор всех, кому не лень. Я же порадовалась, что этот момент отлично подходит сразу для нескольких целей: приблизить Костаса, убедить гостей и придворных в нашем с королем взаимопонимании и привязанности, и Паук, глядишь, подобреет. Помнится, с Улссоном мы условились, что через месяц, который закончится через несколько дней, король станет безоговорочно доверять мне и поддаваться на манипуляции. Возможно, такие проявления нежности смогут Паука ненадолго задобрить и ввести в заблуждение. Быть может, у меня появится необходимая отсрочка…
И то, что в этот момент я просчитывала свои выгоды, вместо того, чтобы просто тихо насладиться моментом покоя и чужого участия… От этой мысли захотелось с горечью сплюнуть и ударить себя головой об стену, надеясь, что хоть тогда мозги начнут работать нормально. Хоть и понимала, что изменения, что со мной произошли, полностью изменили и меня и мое мышление. Я стала той, кого прежде отчаянно презирала бы и ненавидела. Прежде, но не теперь.
— Похоже, этот вечер тяготит вас, Виктория, — с пониманием в голосе и мягкой улыбкой произнес Костас, окидывая мое лицо взглядом. — Думаю, пришел тот самый момент, когда необходимо воспользоваться своими привилегиями и покинуть праздник раньше времени.
— Вы позволите? — моргнула я, хотя сама едва не подпрыгнула в восторге от одной лишь возможности вновь запереться в своей комнате.
— Я не вправе требовать с вас продолжить мучения, после того, как сам стал их причиной, — сощурил король красивые глаза, после поднес наши ладони к лицу и галантно поцеловал меня в костяшки, не отрывая взгляда от моего лица.
— Вы слишком строги к себе. Я первой должна была подумать о последствиях… — начала, было, я, но была прервана:
— Не стоит, Виктория. Я только надеюсь, что хороший отдых и правильное лечение поскорее вернут вас мне. Я тоскую по нашим беседах.
