– Снова с просьбой поиграть в любящую жену на очередном приеме?
– С согласием на развод, – усмехнулась, бросая на меня взгляд.
– Растет мужик, прям на глазах. Подпишешь?
– Конечно. Сначала было желание его промурыжить, разделом имущества пригрозить или рассказать его женщине, что он все это время был женат, но решила, что «баба с возу кобыле легче», так что завтра съезжу, все подпишу и шел он к черту.
– Из-за этого накрыло?
– Нет, этот факт порадовал, что даже шампанское вчера открыла. Сегодня родители звонили, – она осеклась, делая глубокую затяжку и медленно выдыхая дым, – мне тридцать лет, почему я до сих пор чувствую себя неуверенной маленькой девочкой, когда слышу их голоса? Почему я не могу никогда сказать им «нет»? Слабая безвольная овца.
– Ты сильная Дая, и ты это знаешь.
– Я позволила им сломать мою жизнь.
– Тебе было всего восемнадцать, – произношу, наблюдая как она, затушив одну сигарету, сразу тянется за второй.
– Это не оправдывает ни меня, ни их, – я останавливаю машину, и она тянется за брошенной на заднее сиденье сумочкой.
– Не торопись, я поднимусь.
– Останешься? – в этом вопросе все: надежда, боль и просьба, и я утвердительно веду головой, беря ее кисть и прижимаюсь губами к нежной, тонкой коже, Дая докуривает и мы выходим, направляясь к подъезду. Она живет в сталинской многоэтажке в самом центре города, и ее экстравагантное жилье полностью отражает ее неординарную натуру. При потолках более четырех метров интерьер был минимализтичен, а ее увлечение антиквариатом, с помощью которого она расставляла акценты, удивительным способом сочетая его с современной мебелью и вещами, делало квартиру очень теплой и уютной, и такой же необычной как ее хозяйка.
Поворот ключа, щелчок выключателя и я знаю, что будет дальше, душ, разогретый ужин, оставленный ее заботливой домработницей, пара бокалов красного вина и разговоры открытые, откровенные, болезненные. И сон. Просто сон двух уставших людей, людей ищущих тепло в объятиях друг друга, схожих в своем одиночестве.
– Тебе рыбу или мясо? – произносит Дая, скинув с ног туфли собирая у зеркала свои белокурые волосы в хвост, пока я убираю наши вещи в шкаф.
– Мясо.
– Вино?
– На твой вкус.
– Ты же знаешь, что это будет красное, а ты любишь, что покрепче ром или виски.
– Я переживу, – она улыбается и, подойдя ближе, касается губами моих губ.
– За это я тебя и обожаю Усманов, с тобой всегда можно договориться.
Глава 2
Выйдя из душа, я наблюдаю, как Дая расставляет на столе тарелки с разогретым ужином и приборы. Красивая, миниатюрная с шикарным вкусом ко всему, без излишеств. Мы сходились с ней во многом, порой понимали друг друга с полуслова с одного кивка головы. И я не раз себя спрашивал «почему мы не заходим с ней дальше? Что останавливает?».
Она достает вино, а я сажусь за стол.
– Дая.
– А? – Она протирает бутылку и подносит ее к столу со штопором, что бы я открыл.
– Выходи за меня, – в голубых глазах удивление, а губы растягиваются в мягкой улыбке.
– У тебя сегодня тоже хреновый день? – она тоже садится за стол, и ловко разделывает приборами рыбное филе, наблюдая, как я наполняю наши бокалы.
– Я серьезно сейчас.
– Давай подождем с этим, вот если ты не женишься через пять лет, и твое предложение еще будет в силе, то я соглашусь.
– Почему через пять лет?
– Потому что у тебя еще есть шанс встретить ту единственную.
– Может через пять лет у меня уже стоять не будет, – улыбка снова играет на ее губах и она, не сводя с меня взгляда, делает глоток из бокала.
– Я это переживу.
– Почему ты подала это лишь с одной стороны? У тебя тоже есть шанс построить отношения, вероятнее всего, это ты выскочишь замуж, а я останусь не у дел, заставляете вы меня во френдзоне сидеть Даяна Павловна.
– Кому я нужна бракованная? – и улыбка стирается, превращаясь в горькую усмешку, исказившую губы.
– Зачем ты так.
– Это правда и ты это знаешь. Я не могу иметь детей, совсем не могу, даже шанса нет. И я не хочу потом наблюдать, как мой мужчина засматривается на детей на детской площадке, понимая, что я не могу ему их подарить. Или каждый раз переживать, что он может уйти к той, которая сможет ему родить
– Дети – это не главное.
– Может и не главное, но это имеет большое значение.
– Есть детдома, суррогатные мамы
– Ты бы подписался на ребенка с детдома?
– Меня воспитывала тетя, поэтому я не вижу в этом ничего странного.
– Слав, воспитывать своего племянника и воспитывать абсолютно чужого ребенка, это разные вещи и не все на это согласны.
– Суррогатные матери?
– Я не уверена, что выдержу это, смотреть как твой ребенок растет в другой женщине и не имея возможности самой прочувствовать это, чувствовать его шевеления, ощущать в себе новую жизнь. Я с ума сойду от чувства жалости к себе. Тогда уже лучше с детдома.
– Дая… – мне хочется ее поддержать, сделать эту тему для нее менее болезненной.
– Давай не будем об этом сегодня.
– Хорошо.
Остаток ужина разговариваем о работе, и я вижу, как ей становится легче. Пока она принимает душ, я убираю посуду в посудомойку, а после, допив вино, мы скрываемся в полумраке спальни, белые простыни на ее большой кровати с коваными спинками, выглядят маняще и контрастно в сочетании с черным полом, старый французский фильм через проектор на стене и ее голова на моем плече. Человеческое тепло, которого так не хватает нам двоим. Сегодня не будет секса, он будет утром, а сейчас лишь полумрак, тонкий аромат ее геля для душа и отдых от работы, от одиночества, от мира.
– Ты когда свою старую колымагу поменяешь? – кивнул в сторону ее черной ауди, когда утром мы вышли на улицу, и ожидали, пока прогреются машины.
– Ей всего пять лет, и я не хочу ее менять.
– Машину надо менять каждые три года, иначе она у тебя из серваков перестанет выезжать. Тебе тачку подарить?
– Подари. Наконец-то перестану всем доказывать, что я сама машину купила, смогу честно сказать насосала, – смеясь, отбросил сигарету в урну и привлек к себе Даю, целуя коротко в губы.
– У тебя, когда день рождение?
– В сентябре.
– До сентября на этой поезди, а там разберемся.
– Если тебя не посадят, – она улыбается, но в тоне уже нет прежней игривости, – что за терки с налоговой?
– Откуда информация?
