Закрыв окно, иду на кухню, ставлю на плиту чайник. Цепляюсь взглядом за стандарт таблеток, лежавших на столе, и невольно фыркаю. От одного их вида уже подташнивает. В голове из-за них словно туман, постоянный и не проходящий. Не хочу больше их принимать. Вытаскиваю из пачки последнюю сигарету и подкуриваю, глубоко затягиваясь. Думаю о том, что, наверное, не мешало бы вызвать стекольщика или вставить новое окно. Звук шуршащего от ветра полиэтилена раздражает. Мои размышления прерывает неожиданный стук в дверь. Если чему и научила меня жизнь, это то, что неожиданные гости всегда несут за собой неприятности. Осторожно подхожу к двери и смотрю в дверной глазок. Но к моему изумлению на пороге стоит молодой парень из службы доставки с корзиной красных роз.
− Добрый день! Это вам. Распишитесь, пожалуйста, – он протягивает мне листок с ручкой.
− Э-э, а вы квартирой не ошиблись? – улыбка меркнет на его лице, он пролистывает бумаги и ещё раз заглядывает в свои записи.
− Квартира шестнадцать? Карецкая Виктория Валентиновна? Верно?
− Да, − произношу, не понимая от кого этот букет и по какому поводу.
− Тогда не ошибся, – он снова расплывается в улыбке и протягивает мне листок. Получив подтверждение, вручает мне корзину. – С праздником! – парень снова улыбается и быстро исчезает из поля моего зрения, оставляя меня в полном недоумении.
− Спасибо, – произношу уже самой себе, захлопывая дверь. Поставив корзину на кухонный стол, вынимаю небольшую карточку из букета и, едва пробежав взглядом, роняю на пол. Дыхание сбивается, и я, вцепившись в край стола, стараюсь его выровнять, но это не особо у меня получается. Ком подкатывает к горлу. Перевожу взгляд на лежавшую на полу карточку и начинаю смеяться: тихо, с горечью… «С 8 Марта! Демид». Коротко, без лишних слов и вложенных эмоций, словно издевка: «Вот, держи, девочка. Потешь себя иллюзиями, потрави свою душу».
Отключаю плиту, пить чай расхотелось. Подкурив недокуренную сигарету, окидываю взглядом кухню, прислонившись к подоконнику. Этот шикарный букет выглядит в моей квартире, словно жестокая насмешка. В убогой обстановке он смотрится вычурно и нелепо. Так же как и я выглядела рядом с Демидом. Вызывающе и неуместно. Мне до зуда в ладонях хочется разорвать эти бутоны в клочья, растоптать и вышвырнуть из квартиры, как и тот проклятый будильник, но цветы ни в чем не виновны. Разрушительное желание мне не свойственное. Они просто свидетели его жестокости и моей ничтожности. Смех смешивается со слезами, пальцы обжигает упавший на пол пепел, а в душе снова царит боль, и ей нет конца. Сколько это может продолжаться? Сколько ещё мне нужно терпеть? Сколько ещё каждый встретившийся на моем пути человек будет считать своим долгом плюнуть в мою сторону? Я не могу так больше, не могу. Я ненавижу это. Я их всех ненавижу. Проклятые цветы, проклятая квартира, чертова жизнь. С размаха скидываю на пол корзину и иду в комнату. Злость и отчаянье душит, раздирает на части. С желанием выйти на улицу я открываю сервант в поисках необходимой одежды, и старая дверца слетает с верхней петли, повисая на последнем гвозде. Это служит последней каплей. Я срываю её и отбрасываю в сторону. Пытаюсь отдышаться, успокоиться, но нажать на тормоз уже невозможно. Я кричу, захлебываюсь слезами и дергаю за все дверцы. Старые разболтанные саморезы с легкостью поддаются. Я отбрасываю их в стороны одну за другой, бью стекло и посуду. Всё, что попадается мне под руку, превращаю в груду мусора. Плач переходит в вой, вой − в крик до хрипоты. Словно выплескиваю скопившееся отчаянье и горечь, которой наполнена уже до краев. Слышу, как кто-то стучит в мою дверь, но я не открываю, я не хочу никого видеть, не хочу никого слышать. Я кричу, срывая связки и, в итоге, оседаю без сил на пол, затихая, всхлипывая и вытирая ладонями слезы. Сил больше нет. Злость утихает, на смену ей приходит пустота. От нового стука в дверь вздрагиваю. Нехотя поднимаюсь и, пошатываясь, бреду в коридор.
− Наконец-то, − вздыхает дядя Витя. – Дочка, у тебя случилось чего? Там Люська-дура, уже полицию собралась вызывать.
− Не надо полиции, – шепчу скрипучим голосом, горло нещадно жжёт. − Всё нормально.
− Тебе, может, помощь какая нужна? Ты скажи, дочь, я помогу, – прислоняюсь устало к косяку, ноги словно ватные.
− Мусор можешь вынести?
− Конечно, – дядя Витя что-то говорит, но я уже не слушаю. Просто отхожу в сторону, молчаливым жестом приглашая его в квартиру.
Через сорок минут обломки старого серванта вынесены к мусорным бакам вместе с осколками стекла. Вещи стопкой сложены на подоконник.
− Вот, держи, – протягиваю дяде Вите пару купюр. – На бутылку.
− Спасибо, дочь. Тебе, может, тоже крепенькой купить? – участливо интересуется сосед, и я даже на секунду задумываюсь над его предложением.
− А знаешь, купи мне сигарет и из продуктов что-нибудь. Холодильник пустой. Всё равно же в магазин побежишь, – вытаскиваю из кошелька ещё денег и протягиваю соседу. – И ещё, – я иду на кухню и, взяв корзину с розами, возвращаюсь к дяде Вите, – вот, жене подари. Праздник всё-таки.
Глава 27
Холод и темноту мартовской ночи разбавлял лишь огонек тлеющей сигареты. Я стою на балконе, втягивая ненавистный дым, и ежусь от прохлады. Попытка избавиться от терзающих мыслей снова потерпела провал. Бутылка бренди опустела на половину, а долгожданного забвения и сна не было. Семь дней превратились в семь изматывающих кругов. Бессмысленный забег день за днём, и я снова в самом начале. Жестокая проза современных реалий. Пустой холодильник, опустевшая квартира и скучающая Бася, требующая внимания. Наверное, она была единственной, кто на этой неделе был рад меня видеть, несмотря на моё паршивое настроение. Большинство старались обходить меня стороной, и это было неудивительно: моё раздражение превышало все показатели. На работе парни предпочитали передавать всё через Петра. А тот, в свою очередь, старался решить всё самостоятельно, не давая мне поводов для срыва, от чего я закипал ещё больше. Бессмысленная злоба, давящая и пожирающая меня изнутри, абсолютно не имеющая отношения к работе. Просто я налажал, и это бесило. Но странным был не только мой внутренний диссонанс, было ещё и другое: мне её не хватало. До какого-то дикого состояния не хватало её в моей жизни, в моей квартире. Не хватало её теплых ладоней на моей груди и аромата её волос. Не хватало смеха и её теплого взгляда. Жуткий дефицит всего этого сбивал меня, словно товарный поезд, не давая никакой возможности упорядочить свою жизнь. Семь дней без нее превратились в вечность. Успокоиться и отвлечься привычными способами не выходило. Сигареты, алкоголь летели в мусорку, работа больше не спасала. Я мог на час зависнуть над отчетами парней, вообще не понимая, о чём читаю. Это ужасно выматывало. И сегодня, выбирая букеты для матери и сестры, я поймал себя на мысли, что не дарил цветов Вике. Ни разу за всё это время, даже на её день рождения. Усманов прав, когда очередной раз повторяет, что я − бесчувственная скотина. Я не сомневался, отправляя ей с курьером букет. Сомнения в правильности поступка пришли уже позже. И теперь я не мог уснуть. На часах три ночи, а я глушу в одиночестве бренди, терзая себя мыслями. Стараюсь правильно оценить ситуацию, делаю нелепые и бессмысленные выводы, глухо матерюсь себе под нос и затягиваюсь очередной сигаретой.
