— А какие были оставлены следы, свидетельствующие о том, что
машина стояла там в ожидании?
— Остались следы на том месте, где она стояла и где
отъезжала.
— И что же свидетельствует о том, что она неспроста стояла
там?
— По следам видно, где она тронулась с места, потом, резко
развернувшись, поехала обратно по направлению к шоссе.
— Так, — сказал Мейсон, — а если бы не было следов,
свидетельствующих о повороте, куда бы тогда она поехала?
— Она бы поехала прямо вперед.
— А что было впереди?
— Невозможно было ей ехать туда.
— Это почему? Что ей мешало?
— Океан.
— О, ясно. Значит, машину пришлось развернуть.
— Конечно, ему пришлось так поступить.
— Получается, единственным свидетельством того, что машина
была там оставлена специально, являются следы резкого разворота?
— Ну, машина ждала, когда за ней приедут. Об этом
свидетельствуют следы ее движения на том месте, где обнаружили убитую женщину.
Мейсон снова спросил:
— Послушайте внимательно мой вопрос, на который я хочу
получить ответ. Какие были оставлены следы, по которым можно было бы
утверждать, что машина была оставлена для того, чтобы дождаться другой?
— Об этом свидетельствуют следы машины Эзел Гарвин, которую
умело подогнали в след оставленной раньше машины.
— Таким образом, преступник хотел избавиться от следов
поджидавшей машины, которая вам открывала истинную картину происшедшего, и вы
бы делали выводы по следам совсем другой машины.
— Если вы хотите представить это таким образом, то да.
— Мой дорогой, — с улыбкой поправил его Мейсон, — это не я
хочу так представить. Вы хотите так представить. Вот и представляйте вашу
версию, но только, будьте добры, постарайтесь излагать поближе к истине.
— Хорошо. Все именно так и было.
— Выходит, вы заблуждались, когда утверждали, что об этом
можно было судить по следам машины, на которой скрылся преступник?
— Нет.
— Но все же, какие следы машины, которая была там оставлена,
свидетельствуют о том, что она стояла до возвращения преступника?
— Об этом можно судить по рисунку отпечатков протекторов
машины, которая подъехала следом.
— Вы имеете в виду машину, в которой лежало тело убитой
женщины?
— Да.
— Потрудитесь выслушать меня внимательно, — призвал его
Мейсон. — Было ли в следах машины, которую, как вы утверждаете, убийца оставил
специально, что-нибудь, точно свидетельствующее о том, что она была оставлена
специально?
— Ну, нет, — сказал шеф полиции и попытался объяснить: —
Практически, утверждать это невозможно. Нельзя по следам машины сказать:
подъехала ли она или стояла час, два или все четыре. Другое дело, если бы шел
сильный дождь.
— О, — произнес адвокат с обезоруживающей улыбкой, — тогда
вы ошибались, заявляя присяжным при даче свидетельских показаний в прямом
допросе, что следы стоявшей машины свидетельствуют о том, что она была
оставлена там на некоторое время?
— Верно. Эти следы ни о чем таком не говорят, — согласился
полицейский. — Просто обычно приходится восстанавливать картину, привлекая
следы другой машины.
— Так вы ошибались? — настаивал Мейсон.
— Ну, я… я так думал.
— Я знал, что вы ошибались, — сказал адвокат, продолжая
улыбаться. — Я лишь хотел удостовериться, как не просто добиться от вас
признания в этом. У меня все, шеф, благодарю вас.
— Минуточку, — выкрикнул Кавингтон, вскочив со своего места.
— Вы не ошиблись, заявляя, что убийца оставил машину на время совершения
преступления, а позже подъехал на другой машине непосредственно к первой, не
так ли, шеф?
— Я протестую, — улыбаясь, заявил Мейсон, — против попытки
прокурора оказать давление на свидетеля. Я могу задавать наводящие вопросы в
перекрестном допросе, но прокурор не имеет права задавать свой вопрос напрямик.
— Протест принимается, — согласился судья.
— Что же все-таки случилось? — спросил Кавингтон.
— Свидетель, — объяснил Мейсон, — пытался изложить картину
происшествия, опираясь на два факта. Я хочу знать, были ли сделаны фотографии
этих следов?
— На месте преступления уже слишком сильно наследили, прежде
чем туда приехали наши фотографы, — раздраженно ответил Кавингтон.
— Ну, защита, я надеюсь, за это ответственности не несет, —
пошутил адвокат.
— Так скажите нам об этих следах. О чем они говорят?
— Я выражаю протест против требования давать заключение по
этому свидетельскому показанию, — заявил Мейсон. — Для этого не было
надлежащего основания.
— Протест принимается, — произнес судья Минден, но затем
добавил довольно едко: — Свидетель определенно представил поспешное заключение,
аргументируя его сомнительными фактами.
— Совершенно верно, ваша честь, — согласился адвокат,
улыбаясь. — А потом он признал, что ошибался.
— Он не ошибался в том, что случилось, — упорствовал
Кавингтон.
— Свидетель признал, что он ошибался, — сказал Мейсон.
— Очень хорошо, — сказал Кавингтон с усмешкой. — Вы
виртуозны в вашей технике ведения допроса, но думаю, господа присяжные
заседатели понимают все.
— Уверен, что они все понимают, — многозначительно произнес
Мейсон.
— Можете пригласить следующего свидетеля, — обратился судья
Минден к Кавингтону.
Вошел судебный пристав, подошел к Перри Мейсону и вручил ему
сложенный лист бумаги.
Адвокат развернул его и прочел.
Ему предлагалось через два дня в восемь часов вечера явиться
в комиссию жалоб при коллегии адвокатов для обсуждения предъявленного ему иска
об использовании им свидетеля так, что его действия привели к искажению
свидетельских показаний.
Мейсон сложил документ и сунул его в карман.
Кавингтон, наблюдая за спокойным выражением лица Мейсона,
сказал Джарвису:
— Черт бы его побрал. Он только притворяется, что все
нормально, а на самом деле у него душа не на месте. Если завтра на перекрестном
допросе Ирвинга он попытается разрушить свидетельские показания, то тем самым
перережет себе горло. Если он допустит, чтобы показания свидетеля не были
подвергнуты сомнению, то перережет горло своему клиенту. — Прокурор довольно
потер руки и добавил: — Мы проучим каждого, кто встанет у нас на пути.
