Не знаю, что делать. У меня под ногами нет опоры. Я ее потеряла и теперь лечу в пропасть.
Опять сообщение от Ольги, которое я открываю на полном автомате.
Она запечатлела момент возвращения Влада в компанию. Он весел бодр, и в нем не осталось ничего от того умирающего лебедя, которым он притворялся минуту назад в разговоре со мной. Смеется над чьей-то шуткой, ухаживает за девками, активно семафорящим своими прелестями. Все счастливы и довольны.
Все кроме меня.
У меня совершенно нет сил. Будто кто-то взял и высосал всю энергию огромным пылесосом. Ноги не держат, в голове шум. Я не могу удержать себя в вертикальном положении и ложусь на кровать. Закрываю глаза, мечтая отключиться, но проходит десять минут, и первоначальная шоковая пелена спадает. Наружу, сметая все на своем пути, пробивается ярость.
Какого черта?
Он считает это нормально? Так и должно быть? Это его виденье идеальной жизни?
И я хороша дура, уши развесила, потекла. Подозревала же, с самого начала, что такой богатый красивый холеный мужик не может быть без короны на макушке. Вот она пожалуйста! Во всей красе. Сверкает и переливается. Он мистер Великолепный, которому можно все, а не согласные должны заткнуться и тихо сесть в уголке.
Я не буду затыкаться и сидеть в углу, как бледная моль тоже не стану. Не на ту напал.
Выкатываюсь с кровати и начинаю одеваться, попутно вызывая такси, а через двадцать минут уже подъезжаю к Наполеону.
***
— Ждите меня. Я сейчас вернусь, — коротко отдаю распоряжение таксисту, — простой оплачу.
— Высокий спрос. Оплата по двойному тарифу.
— Хоть по тройному, — выхожу из машины и направляюсь к крыльцу, над которым неоном горит название «Наполеон».
На входе меня придирчивым взглядом щупает охранник, но я прохожу мимо него с гордо поднятой головой. Меня сейчас никто не остановит, и ни что. Пока добиралась, сожгла последние предохранители.
Пролетаю через полупустой холл, туда, где гудит музыка, и оказываюсь в гигантском зале, полном народа.
Сомнений нет. То самое место, которое было на видео.
Я нахожу взглядом лестницу, ведущую на террасу к зоне столиков, и протискиваюсь к ней, расталкивая с дороги беснующихся людей. У меня такой же бедлам творится в груди. Все грохочет, скачет и пульсирует.
Ступеньки даются мне с трудом. Кажется, будто на каждой ноге висит по гире. Приходится держаться за перила, чтобы не упасть.
Моя внутренняя маленькая испуганная девочка робко предлагает развернуться и уйти, оставить все как есть, сделать вид, что ничего не было, но я безжалостно разрываю ее в клочья и поднимаюсь дальше.
Я никому не позволю себя обманывать и делать из меня коврик, для вытирания ног.
Когда поднимаюсь на террасу, требуется пара секунд чтоб сориентироваться и понять в какую сторону двигаться. Напряжение в груди нарастает, и кажется, будто миллионы раскаленных иголок бегут по коже.
Вдалеке нахожу взглядом тот столик, за которым на кожаных диванах устроился Влад с партнерами.
Телки на месте. Смеются, одна уже чуть ли не на колени к нему залезла, другая сидит, закинув руку ему на плечо, а второй время от времени кормит его виноградом.
Виноградом, чтоб его!
Это последняя капля в мою и без того переполненную чашу терпения.
Иду к ним, жестко чеканя шаг. Сомнения испарились. Все это нытье, душевные стеная, сомнения и страдашки — по боку. Сейчас меня душит ярость, а ревность ее распаляет, подливая бензина в костер.
Я не вижу ничего вокруг. Не слышу. Весь мир сужается до светового пятна, в центре которого мой Влад, на котором виснут какие-то шалавы!
— Не помешала? — останавливаюсь возле столика.
Мужики замолкают и непонимающе смотрят на меня, зато Швецов понимает все и сразу. Самодовольная улыбка сползает с холеного лица, глаза становятся большие и квадратные. Открыв рот, он смотрит на меня снизу вверх и ничего не может сказать.
Девка рядом с ним хмурит свои нарисованные бровки и вместо того, чтобы свалить в туман, наоборот, сильнее жмется к нему.
— Владик, кто это?
Владик, ё-моё. У меня зубы сводит от такого обращения.
— Морж в пальто, — за волосы и в сторону. Так что она летит через весь проход, едва успевая перебирать своими паучьими лапами.
Вторая телка понимает, что я не в адеквате и поспешно отодвигается в сторону, подсаживаясь ближе к другому мужику.
— Ясь… — Влад все еще не пришел в себя после моего появления и на хмельную голову откровенно тупит.
Я в этот момент его просто ненавижу. До дрожи. Хочется бить его, царапать, кусать. Послать на три буквы, так что бы летел и посвистывал.
— Что ты тут делаешь? — он, наконец, формулирует мысль.
— Влад, это что за мегера? — тут же гундосит один из мужиков.
Мне все равно, что он там бредит. Затыкаю одним пренебрежительным взмахом руки и склоняюсь ближе к Швецову:
— Виноградинку захотелось, работяга? — шиплю как дикая кошка, — так ты бы попросил. Я бы покормила.
Хватаю со столика вазу с виноградом и вытряхиваю ее содержимое Гоблину в лицо.
— Кушай, не обляпайся.
— Ярослава! — он рычит, как дикий зверь, отряхивается от ягод, вскакивает на ноги. — какого черта ты творишь?
— Да вот пришла своего мужчину навестить, а то он бедный ночами напролет работает. Вон аж вся морда в помаде.
Он невольно прикасается рукой к своей щеке. Меня это бесит.
Меня все в нем сейчас бесит. Его небрежно растянутая верхняя пуговица на рубашке, растрепанные волосы, которые ничуть не портят его внешний вид, энергетика эта от которой ноги подкашиваются, причем не только у меня. Ямочки эти на щеках дурацкие. Вообще все! От и до.
— Дома поговорим, — он цедит сквозь зубы, — а теперь будь добра извинись.
— Да без проблем, — со всей дури швыряю вазу на стеклянную поверхность стола. Раздается звон и во все стороны летят осколки, — извиняйте, господа. Не сдержалась.
Девки визжат, мужики матерятся, со всех соседних столиков таращатся в нашу сторону, а Влад смотрит на меня так, будто хочет прибить. Наверное, будь я чуть спокойнее, не в приступе ярости, то заткнулась бы и сдала назад, но сейчас мне все равно. Смотрю в ответ, не пряча своих эмоций, и очень надеюсь, что в моем взгляде эта пьяная скотина прочитает все, что я о нем думаю.
— Ты… — начинает, грозно надвигаясь на меня, но я не хочу его слушать.
Перебиваю его, выставляя перед собой руку:
— Довольно. Хорошего вам вечера. Плодотворной работы. Главное, не надорвись, трудяга недоделанный, — разворачиваюсь на пятках и бегу прочь, пока не натворила еще каких-нибудь глупостей.
