Еле высидела до конца сеанса, но когда они, красные, разгоряченные, вышли из кинозала на улицу, все мгновенно прошло. Только что она была готова прямо бежать с молодым доктором — скорей бы добраться до дома! А теперь ей стало не по себе, и она поняла, что сегодня ничего не будет.
Понял это, похоже, и Заур. Они дошли до подъезда общежития, и он спросил:
— Я поднимусь?
Но она помотала головой. Обоим было неуютно. Из окон наверняка глазел на них больничный персонал, и завтра вся клиника будет шептаться о том, что у красавца-доктора роман с контуженой медсестрой. Оно им надо?
— Не надо, — она осторожно взяла его за руку. — Не сегодня, хорошо?
Он, видимо, как-то по своему, по-медицински понял эту фразу, потому что не стал настаивать, только кивнул, улыбнулся и сжал ее пальцы.
У себя в комнате она прямо в одежде бросилась на кровать, Полежала, уставившись в потолок, потом решительно запустила руку в трусики — надо было снять напряжение. Но вместо ожидаемого наслаждения в голове ярко вспыхнуло, она даже вскрикнула от резкой боли и провалилась в белую мглу.
Сначала ей показалось, что она ослепла. Может, осложнение после контузии? Но постепенно глаза стали привыкать к темноте, и она поняла, что это просто темно. За окном была ночь, но сквозь щели в стенах она светилась синим, в отличие от непроглядной тьмы помещения. Страшно хотелось пить. И голова болела ужасно. Она попыталась двинуться — и не смогла. Руки были связаны за спиной, но сразу она это не поняла. Пошевелила ногами и поняла, что они тоже связаны. Да так туго, что сразу почувствовала, как распухли ступни. Да и кисти тоже распухли. Кто ж так связывает?! Так можно и конечностей лишиться! Застоится кровь — и все, гангрена.
Она перекатилась на живот, потом еще раз на спину. Кисти больно упирались в позвоночник. И только тут она сообразила: вернулась! Она опять в этой проклятой деревне. Сразу вспомнила и удар током, и нелепость претензий к чужакам, и самовлюбленного Тома, и растерянную Майку. И главного гада — Леля — тоже вспомнила. Нет, ну откуда у них тут электрошокер?
В общем, надо выбираться как-то. А потом идти вслед за проводами, куда-то же они приведут.
Но как она сюда попадает? И, главное, как возвращается в ту реальность, где можно целоваться с двумя симпатичными парнями и работать на любимой работе? Знать бы!
Она снова переменила позу. Распухшие кисти и ступни ужасно болели.
Ладно, первый раз она попала сюда после взрыва. То есть, как попала? Она была уверена, что это галлюцинация, последствие тяжелой контузии. И тут же призналась себе: да никогда она не была в этом уверена!
Ну, хорошо. Все равно, каким-то непонятным, совершенно мистическим образом она попадает в эту самую деревню. Ну, не деревню, скажем, а по-научному — параллельную реальность. Причем, предугадать, когда произойдет это попадание, совершенно невозможно. Но ведь должна же быть какая-то причина?
Первый раз — последствия взрыва. Обратно вернулась после удара током. Опять после травмы! Значит, нужно какое-то сильное физическое воздействие, чтобы вот так вот перемещаться.
Все это было бы хорошо, но как объяснить вот это вот перемещение? В момент… Ну. как бы это помягче сказать,… пусть будет «самоудовлетворения». Это что, теперь во время оргазмов ее будет мотать туда-сюда? Ничего себе перспективка!
Она снова попыталась переменить позу. Больно-то как, Господи! Скорей бы утро. Ведь утром за ней придут. Или не придут? Да нет. Обязательно придут!
И что любопытно: в той, нормальной, как она ее называла, реальности прошло то ли пять, то ли шесть месяцев, а в этой — судя по всему, она вернулась в ту же точку, откуда вылетела. За вычетом бессознательного состояния.
— Эй! Ты спишь?! — раздался громкий шепот.
— Нет! — она поискала глазами. Откуда идет этот звук. Странно, но слух у нее в этом мире был отменным! Она перекатилась, невзирая на боль, к щели, за которой угадывался черный силуэт. Майя. Хорошая моя девочка!
— Майка! Скажи кому-нибудь, пусть развяжут! Я не убегу, честное слово! Просто руки ужасно больно. И ноги.
Силуэт вздохнул.
— Не выйдет. Они на тебя знаешь, какие злые? После того, как ты Тому башку проломила. И я тоже на тебя злая. За Томика моего.
Вот же дура, обозлилась Нина. «Томик»! Он тебе еще покажет, этот Томик.
— Слушай, ну я правда больше не могу. Я пить хочу и мне в туалет надо. Хочешь, чтобы я обделалась прямо тут? Самим же противно будет!
Майя подумала.
— Погоди, я сейчас!
И исчезла. Нина устроилась поудобней, стараясь, чтобы не так резало руки. Ужасно болит голова, просто нестерпимо. Видно, шокер у Леля был очень мощный.
Неожиданно дверь амбара распахнулась, и прямо в глаза Нине ударил свет фонаря. Она зажмурилась, отвернулась, но все равно стало очень светло. Она не видела, кто вошел.
— Ну что, сука, очухалась?
И Нина вздрогнула от сильнейшего удара по животу. Попало прямо в солнечное сплетение, она раскрыла рот и долго-долго пыталась впустить в себя воздух, а он все не шел и не шел, у него на пути стоял огненный шар, и она уже думала, что вот прямо сейчас задохнется навсегда. Страшно испугалась и тут же с хрипом глубоко вдохнула. Задышала глубоко и часто, наслаждаясь возможностью дышать, просто дышать.
— Что, больно? Тебе еще не так больно будет!
Она посмотрела вверх, пытаясь понять, кто же это такой. Ну да, Том, а кто же еще. Голова у него была перевязана, смотрел он на Нину с такой ненавистью, что она испугалась, как бы он и в самом деле не забил ее до смерти.
— Томик, развяжи ее, ну, пожалуйста! — раздался жалобный голос Майи. — Пусть попьет, в туалет сходит…
— Пусть под себя ссыт! — с ненавистью сказал Том. Взял ковш, черпанул из ведра, стоявшего у двери — оказывается, вода-то тут была! — и вылил его Нине на голову. — Пей!
Она завертелась, пытаясь слизать капли сладкой, сладчайшей, вкуснейшей на свете воды, пахнувшей тиной и лягушками. «Ну, гад, только развяжи меня, я тебе устрою!» — с ненавистью взглянула на Тома. И он смотрел на нее с такой же ненавистью. Развернулся и вышел.
— Майечка, — прохрипела Нина. — Развяжи мне хотя бы руки, невыносимо!
— Он же меня убьет! — прошептала Майя, но присела рядом с ней, завозилась сзади, пытаясь распустить тугой узел. Но тот не поддавался. Нина, стиснув зубы, терпела, ждала облегчения, но когда узел, наконец, распустился, то в руки хлынула такая боль, что она аж взвыла, прижимая их к груди. Скорее всего, когда затягивали покрепче, чтобы не вывернулась, так содрали кожу на запястьях, что жгло огнем!
С ногами на удивление оказалось полегче. В свете оставленного Томом фонаря было видно, что она снова одета в этот белый «костюм». «Значит, и лицо опять не мое!» — огорчилась Нина.
