И соседка никак не могла понять, отчего эти двое прыскают, она когда возвращается со смены, прямо ржут, прости Господи.
В общем, происходившее с Ниной, можно было с полным правом назвать счастьем. Так она считала, во всяком случае. У нее была любимая работа, любящий парень — а что еще надо человеку, чтобы считать себя счастливым? Правда, Заур, дулся на нее, как всякий мужик получивший отставку. Но будучи приличным человеком, старался, чтобы на работе это не отражалось. А время, как считала Нина, лечит. С его-то характером он быстро найдет ей замену. И тогда счастливы будут уже абсолютно все.
Гур-Арье со дня на день ждал нового назначения — ему должны были присвоить звание майора и дать под командование батальон, он этого просто дождаться не мог. Тогда, объяснял он Нине, есть шанс, что его переведут в престижный Северный регион, а значит, будет и ведомственное жилье в столице. Вот тогда, намекал он осторожно, можно будет съехаться и жить вместе. И вообще пожениться. А что?
Нина смеялась и говорила, что замуж ей рановато — только-только двадцать один стукнул. Девушка она молодая, амбициозная, хочет поступить на медицинский факультет университета, так что с женитьбой имеет смысл подождать, а вот когда она станет врачом!.. Гур-Арье обижался, и она набрасывалась на него, тормошила, целовала — все кончалось бурным примирением в постели, после которого оба неслись на кухню в поисках съестного. Иногда их там застукивала соседка, но Нину это даже возбуждало — пунцовая от неожиданности медсестричка, не вовремя вернувшись со смены, лицезрела мощные ягодицы капитана-десантника, прикрыться которому на кухне было нечем. А что? Пусть смотрит и завидует. И они снова хохотали как ненормальные.
Иногда Нина подходила к зеркалу и внимательно рассматривала себя, пытаясь понять, изменилось ли в ней что-то. Пожалуй, скулы стали чуть больше выпирать, ну, так все хазарки скуластые. Разрез глаз стал другим? А каким он должен быть от вечного недосыпа, бесконечных постельных игрищ и постоянного недоедания? Тут не до разреза, тут от бесстыдных синих кругов под глазами избавиться бы. Некогда, ей все время было некогда. «Ерунда — думала она, задирая зрачки вверх и нанося тушь на ресницы. — Все это мне кажется. Вон и Гур ничего не говорит, значит, все эти изменения — чистая ерунда. У страха глаза велики». Однако совсем не была уверена, что в этом она права. Просто так было легче думать.
К весне Гур-Арье получил долгожданное назначение. Правда, пока только заместителем командира батальона, но обещали, что через пару месяцев отдадут подразделение под его команду. Забежал, счастливый, перед поездкой в Кузар, обещал вернуться, как только все уладит. Вот тогда Нина пусть увольняется и едет в столицу поступать в университет.
«Ну вот, — думала она, — так, наверное, и должно быть. Жизнь налаживается, становимся взрослыми, солидными, буду я доктор — майорова жена. Хотя к тому времени как я стану доктором, он вполне сможет и полковника получить. Жена полковника. Тоже неплохо. А родители — те так просто будут счастливы».
Она осмотрела свою комнату. Соседка как всегда была на дежурстве, и Нина решила устроить генеральную уборку — а то довели квартиру страшно сказать до чего. Походила, думая с чего начать. Плюхнулась на кровать, еще пахнувшую любовью. Нина специально понюхала подушку: ее шампунь, его одеколон и еще что-то терпкое. Неудивительно, если учесть тот факт, в каких неожиданных местах оказывалась эта подушка, когда они барахтались в постели! Она улыбалась, носясь по квартире, раскладывая вещи по местам, вытирая пыль и тщательно промывая всякие мелочи, вспоминала прошлую ночь. Уезжал капитан на неделю — дней на десять, а прощались они так, будто расставались на годы.
А потом случилось неправильное. У одной девочки из терапии был день рождения. По традиции, именинник приносил какое-то угощение, легкую выпивку, но на этот раз у кого-то оказалась с собой травка, сбегали за здание морга, куда никто не заглядывал, покурили и Нину неожиданно развезло. Видно, в сочетании с алкоголем, косячок дал сногсшибательный эффект, да и не сильно привычная она была, так, баловалась иногда, но систематически никогда на траву не подсаживалась.
Она смутно помнила, что Заур повез ее домой, как потом они с ним сидели в каком-то баре, пили и смеялись — потом провал. Смутное воспоминание о том, как кто-то тяжело наваливается на нее — и снова провал.
Поэтому когда утром она пришла в себя и увидела рядом с собой голого Заура, то сначала долго не могла понять, где она и что это такое было, а когда поняла, то ей стало плохо. Буквально плохо, в физическом смысле. Еле добежала до туалета, где ее вывернуло какой-то зеленой дрянью. Голову сжала спазмом острая боль, горло саднило от напряжения, и когда она пошла в ванную умыться и почистить зубы, то из зеркала на нее с ненавистью взглянула чья-то отвратительная рожа. «Какая же я блядь!», — подумала она, забираясь под душ и попеременно включая то горячую, то холодную воду. «Самая настоящая блядь! Не успел жених уехать, как я прыгнула в постель к другому». Она даже поплакала немножко. Слезы стекали со щек вместе со струями воды, в макушку била ледяная вода, отчего кожа покрывалась мелкими противными пупырышками. «Так тебе и надо, сука!» — мстительно подумала Нина.
Потом успокоилась, завернулась в полотенце и, остервенело водя щеткой по эмали зубов, внимательно рассматривала себя в запотевшее зеркало, время от времени вытирая его ладошкой. Дверь в ванную раскрылась, плечи и ноги обдало холодным воздухом. В зеркало она видела, что в проеме двери нарисовалась фигура Заура. «Даже трусы не надел, — подумала она, не оборачиваясь, но рассматривая его отражение. — Вообще, он, конечно, видный мужик, ничего не скажешь, во всех смыслах. Даже жалко, что я толком ничего не помню!» Она снова внимательно всмотрелась в свое лицо. Да, все же она здорово изменилась за последнее время. Мало что напоминает прежнюю Нину. А с другой-то стороны — сколько времени прошло! И сколько всего произошло!
Заур подошел к ней сзади, прижался. Она сквозь полотенце ягодицами почувствовала, как он напрягся. «Какой сильный!». Его губы прикоснулись к заветному месту, там, где шея соединялась с плечом, со спиной. Ей всегда это казалось странным — целует в шею, а отзывается… там». Ноги задрожали.
И тогда упало полотенце, и он прижал ее к раковине, и она взвыла от неожиданного удовольствия, и он вошел в нее, заполнив до конца, и тут-то ее начало трясти беспрерывно, чуть не до потери сознания. И за эти конвульсии было ужасно стыдно, не за то, что она изменила своему милому капитану, а именно за то, что ей так хорошо с этим доктором. И когда он, наконец, застонал и рухнул на нее сзади, расплескав по ее спине свою страсть, Нина подняла глаза на начавшее оттаивать зеркало над раковиной и сказала прямо в красное мокрое лицо Хельги: «И все равно — ты блядь! Последняя конченая блядь!».
«Какие они все разные!» — думала она, снова забираясь в душ и настраивая приятную теплую воду. «И как с обоими по-разному хорошо» — добавила развратная шлюха, которая, как оказалось, жила внутри нее все это время. Только, видно, спала, а вчерашние трава и алкоголь разбудили ее, да еще как разбудили! Что ж, думала Нина, иногда и блядью побыть приятно, даже очень приятно. Вот только прямо на этом надо и закончить. «Ах, какие мы честные и пристойные! — засмеялась шлюха. — Еще бы научилась это все искренне говорить, так может кто-то и поверил бы!». «А ты вообще заткнись! — возразила приличная девушка. — Из-за тебя теперь у меня столько проблем намечается!» «Ой, да какие там проблемы, — сыто потягиваясь, отвечала шлюха. — Кто-то тебя заставляет во всем признаваться своему капитанчику? Нет? Ну, так что ж ты переживаешь?». «Во-первых, все видели, что меня пошел провожать Заур, во-вторых, все видели, как я обдолбалась и напилась, в-третьих, нет ничего тайного…» «Да ладно тебе! — смеялась эта отвратительная развратная женщина. — А кто вообще сказал, что тебе непременно надо выйти замуж за твоего Гур-Арье? Ведь сейчас ты четко поняла, не только, что не «нагулялась», но и насколько не нагулялась! Так зачем оно тебе сдалось это замужество? Захотелось взрослой серьезной жизни? Учиться в университете, варить супы мужу и ждать его с боевых? В твои двадцать с хвостиком? А вот так вот — беззаботно нажраться, накуриться, натрахаться — не хочется? Ну, признайся, сама себе-то: хочется?»
