Что-то Том своим слабеньким умишком все-таки понял. Понял, что осмелела гостья не вдруг, что угрожает не просто так, а что-то заготовила, и это что-то, наверняка, очень страшное. Помолчал, пометал глазами молнии — это, пожалуйста, сколько угодно! — и вышел из дома. За папочкой пошел, у самого-то мозгов нет, чтобы решение принять.
А Майя вытерла нос передником, села на место Тома — больше стульев в доме не было.
— Ну, а чего он за тобой-то погнался?
— Убить хотел, — равнодушно ответила Хельга.
— Не, хотел бы — убил бы. От деда никто еще не уходил.
«Показала бы я тебе порез, да зажил уже».
— А я ушла. Да ты не переживай. Тебе только легче будет. Не двух мужиков кормить будешь, а одного.
— Да мне хоть двадцать! Какая разница-то?
Хельга потянулась. На сытый желудок потянуло в сон.
— Ладно. Когда твой своего папочку приведет — разбуди.
И задремала. Что-то ее разморило совсем — так прямо сидя на табурете и задремала.
Ей показалось, что она только на секунду прикрыла глаза, как сразу же Майка затрясла ее за плечо:
— Ты просила разбудить! Пришли, слышишь?
— Ага! — зевнула Хельга.
В кухню вошел Лель, сел напротив нее. «Прямо как начальник, принимаю у себя в кабинете посетителей!» — внутренне усмехнулась она.
Лель смотрел на нее своим тяжелым взглядом, но после всего случившегося ей было совершенно наплевать и на его взгляд, и на все остальное. Раз уж ее выбрасывает время от времени в эту странную реальность, то надо им показать, что почем. Надо показать, что нельзя безнаказанно издеваться над людьми, нельзя в каждом чужаке видеть врага. А за такое и пострадать можно. Только почему пострадать? Повоевать — будет точнее. Дюжина патронов — не фунт изюму. А если не получится, то есть у нее в обойме тринадцатый — и будь что будет. Так что Лель может до посинения гипнотизировать ее своим взглядом, а голова у него в случае чего разлетится точно так же, как у Демиса.
— Что уставился? — нарочито грубо спросила она, и тут же пожалела: кто первым нарушил молчание, тот проиграл начальный психологический раунд. Знал это и Лель: по губам скользнула улыбка. Ну, да мы еще посмотрим, кто кого.
— А что так грубо? Думаешь, деда угробила — и все, можешь теперь грубить?
— Никто вашего деда не гробил. Сам утонул, по глупости, — это было неправдой, но не рассказывать же им про реальную реальность?!
— Сам — не сам, только его-то нет, а ты — вот она. А уходили вместе. Значит, ты и угробила. Так что теперь тебе один путь — на березы. Уговор есть уговор. Решила вернуться — отвечай.
— Ну, попробуй, — равнодушно сказала она, сжимая рукоятку пистолета. — И посмотрим, кого на березы.
— А что тут пробовать? — так же равнодушно, в тон ей ответил Лель, и вдруг резко, неожиданно выбросил руку вперед, ударив ее в лицо. В голове сверкнула молния. Она как тогда, когда половцы жахнули по ней ракетой, на мгновение ослепла и оглохла, а Лель схватил ее одной рукой за горло, вторую вывернул назад, да так, что из ослепших глаз брызнули слезы, пистолет выскользнул из ладони и гулко стукнул об пол.
— Чего ж ты грубишь, коли сил у тебя нет? — бормотал Лель, пытаясь связать ей руки тонким ремнем. Она отчаянно брыкалась, пыталась разглядеть, куда упало оружие, дотянуться. Но Лель был сильнее, намного сильнее. Да и Том помогал: схватил ее за ноги, держал крепко, не давая пнуть обидчика.
— Ну вот, — отец и сын наконец справились со строптивой гостьей, стянули ей руки, усадили обратно на табурет. Пистолет валялся под столом, она краем глаза видела ребристую рукоятку, но старалась не смотреть в ту сторону, чтобы не привлечь внимания.
— Том, до утра постережем ее, а как рассветет — давай, беги, собирай людей. Пусть все полюбуются. Чтоб знали: если Лель что-то сказал — так и будет. Сказал: когда вернется — вздерну — значит вздерну. Опять же ребятишкам развлечение. Ты давай, спать ложись, а я ее постерегу пока. Потом поменяемся. А то шустрая больно. Майка, собери-ка чего-нибудь пожевать, чтоб не уснуть. Да побыстрей!
Вот она влипла, так влипла. А все самонадеянность проклятая. Думала, что окажется быстрее, ловчее, хитрее этих гадов. Да куда там! Дура несчастная. С чего вдруг она решила, что с пистолетом в руках легко справится с двумя здоровенными бугаями? Вот тебе и пожалуйста. Она бы запомнила этот урок, но, видно, недолго ей осталось уроки помнить.
Неужели вот это вот — ее конец? Так она и умрет, разорванная на две части, да еще это омерзительное слово «родилка»? Интересно, это очень больно? Или деревья распрямятся так быстро, что она не успеет ничего почувствовать? Какие только мысли не лезут в голову. На удивление отвратительная казнь. И это сделают с ней? И это все происходит на самом деле? И ее не унесет обратно в реальную реальность — это была ее последняя надежда.
Как быстро с нее слетела та спесь, с которой она намеревалась победить эти тупые примитивные создания. И мозг теперь лихорадочно искал выход. Как было бы хорошо, если бы неподалеку был майор Гур-Арье со своим батальоном хазарских головорезов! И чтобы пришли они на помощь в последний момент, как это всегда показывают в заокеанских фильмах! Господи, о каких глупостях она думает! Понятно же, что никто к ней на помощь не придет, и выбираться надо самой.
— Ладно, староста, развяжи меня. Извини, что нагрубила. Устала просто.
— А какой интерес мне тебя развязывать?
— Может и есть интерес, — Хельга постаралась, чтобы голос звучал загадочно, и многообещающе посмотрела на Леля. Тот хмыкнул.
— Этим ты меня не купишь, девка. Я, если захочу, то и со связанными руками тебя здесь заломаю, да поимею. Только не хочу я тебя, понятно? Так что придумай что-нибудь еще, ты же такая умная, всех нас перехитришь. Куда мы против тебя!
Он засмеялся. Гад, такой гад, сволочь. Умный, скотина.
Но действительно, надо придумать что-то другое.
— Да на что ты мне сдался? — хмыкнула она. — Ты что решил, что я под такого как ты лягу? Даже под угрозой смерти, понял?
Лель стиснул зубы, но промолчал.
— Я есть хочу. Жрать, неужели не понятно? Как я со связанными руками есть буду, ты подумал? Или ты меня с ложечки кормить будешь?
— Перебьешься, — он отвернулся. — Майя! Ну, скоро ты?
— Бегу!
Майя стала метать на стол снедь, испуганно косясь на Леля. Надо же, какой монстр, все его боятся. Впрочем, она и сама его опасалась. Да что там опасалсь — боялась. До дрожи, до мокрых трусиков. А с другой стороны, тут больше и бояться-то некого. Был один, Демис, да плохо кончил.
От этой мысли она несколько воспряла духом. Все же опасного Демиса завалила именно она. Ну, не она, Хельга. а Нина, но это все равно. Хельга же еще круче.
— Да вы люди или кто! — взмолилась она. — Дайте поесть, я ж три дня не ела!
