— И ты борешься, заставляя людей задуматься?
— Нет, — засмеялся Адам. — Я не борюсь ни с кем и ни с чем. Я просто разговариваю. И это единственное мое призвание. Поэтому не считаю себя неудачником — вы же меня слушаете, значит, я нужен, как минимум, хотя бы троим! А это немало.
И махнул Марку и Йоханану:
— Ребята, все, разделились на пары, давайте ловить попутку, ночь скоро!
Так мы пропутешествовали почти целый год. Даже забрели в половецкие степи, те самые, что наводили на меня такой ужас. Ну, не в самые степи, конечно, до страшных мест мы не дошли, захватили только краешек, но и этого хватило. Страшная духота, сухой жаркий ветер, дикая головная боль — вот, что такое самое начало половецких степей. Что же там тогда дальше творится?!
Сами половцы ушли из этих мест давным-давно, половецкими они назывались по старой памяти, оттуда степняки пришли в свое время.
Забрели и к кипчакам, верным союзникам Халифата. За эту верность шейхи на нефтяные деньги построили им красивые высотные здания, но все равно было ощущение, что все здесь осталось таким же, как и много лет назад. Даже автомобили в массе своей были каких-то устаревших моделей. А женщины по сей день носили национальные костюмы, представляете?
В общем, год этот пролетел незаметно. Мы еще основательно померзли зимой в печенежских деревнях, где пришлось застрять надолго, питаясь их чаем с мукой и бараньим салом. Отвратительная штука. Но сытная. А со временем привыкаешь к любой гадости.
К лету Адам хотел попасть в Халифат и уже оттуда двинуть на родину в Иудею. Я этой идеей загорелась: очень хотелось увидеть своими глазами то место, где живут такие чудные ребята, какими оказались мои спутники. И еще они много рассказывали про Иерусалим, белый город на горе, сверкающий золотом храмов, мечетей и дворцов.
— Он такой же терпимый, как наш Итиль? — спрашивала я. — Там тоже у всех религий равные права?
Мои друзья смеялись над такой наивностью.
— Итиль? Да Иерусалим — родина всех религий! Слабые души сходят с ума от его небесной красоты. Тем, чей дух не крепок, лучше не входить туда, можно лишиться и этой слабости. Там закоренелые атеисты становятся истинно верующими, а верующие становятся пророками. Там молятся, плачут и смеются, там напрямую разговаривают с Богом. Там не различают ни христианина, ни мусульманина, ни иудея. Там все равны пред ликом Его!
— Ну да, — смеялась я. — А кто это говорил моей сестрице, что Бог — это не конкретная материальная величина, а? А теперь с этой эфемерной субстанцией разговаривают?
— Да, — серьезно отвечал Адам. — Потому что дом Бога там, в Иерусалиме. И не спрашивай меня, как это получается. Я не скажу.
— Не скажешь — или не знаешь? — лукаво спрашивала его я.
— Не скажу! — отвечал он.
Единственное, что мне удалось, так это убедить их отправиться в Халифат и в Иудею на моей машинке. Честно говоря, я устала от пеших переходов, а бензина мой «Атон» ел совсем немного, так что ничего страшного, не обеднеем. Покрасим на одну часовню, один полицейский участок больше. Да и очень не хотелось идти через Халифат пешком. Бедуинов, хоть они и мирные нынче, я все равно остерегалась. Было у меня несколько клиентов из нефтяных шейхов. Что вам сказать? Боялась я. И поверьте, были у меня для этого основания. А на машине есть возможность побыстрее проскочить Халифат, хоть он и огромный, конечно. Но вообще, тоже интересно. Особенно хотелось увидеть их столицу — Хорезм, говорят, необыкновенной красоты город.
Ну, и по маме соскучилась, конечно. И по Лийке. И по Марте даже. Хотелось их всех повидать.
Так что мы вернулись в Каганат.
Мама, увидев нас, ахнула, захлопотала, забегала. А я прижала ее к себе, погладила по волосам. Какая-то она маленькая стала, что ли.
— Господи, до чего ж ты тощая! — воскликнула мать и ринулась на кухню.
— Да погоди ты! — пыталась я остановить ее, но куда там.
Прискакала Лийка из школы, вытянувшаяся, совсем взрослая, завизжала, прыгнула на меня, швырнув свой портфель в угол, повисла на шее.
— Смотри, — доставала я незатейливые сувениры из своей торбы. — Вот это — раковина из Мраморного моря, а это — камешек из Понта, его еще называют «куриный бог», не знаю, почему. У него вот тут дырочка, размытая морем. Представляешь? Вода сотни лет била именно в это место, пробивая в камушке отверстие, чтобы одна хазарская девочка могла продеть в эту дырку шнурок и носить на шее. И будет ей счастье.
Счастливая Лийка улетела в свою комнату искать подходящий шнурок.
— Мам, а где Марта? — крикнула я в кухню.
— На работе, — донеслось оттуда.
— Да ладно! — не поверила я. — Она что, пошла работать? Давно?
— Ну да, — мать вышла из кухни, смотря на меня почему-то виновато. — Понимаешь, когда ты нам разрешила сдать твою квартиру, то я на эти деньги смогла сидеть с Лийкой, а Марта пошла работать. Тем более, ты ей и машину оставила, ей было удобно добираться.
— Это ненадолго, — весело сказала я. — Машинку-то я заберу!
Надо же, стоило мне уехать, как у них тут все стало налаживаться. То есть, пока я им давала деньги, они себе ничего позволить не могли. А как уехала, так сестрица моя и ребенка пристроила, и на работу вышла, и мать от уборки освободила. Даже кольнуло как-то неприятно, но мне тут же стало стыдно за это. Конечно, ведь арендная плата за мою квартиру была куда больше тех денег, что я им раньше давала. И если совсем честно, давала-то я им деньги не сильно регулярно. То вдруг подворачивались очередные туфельки по замечательной скидке, то вдруг за квартиру эту надо было выплачивать, и немало, то вдруг хотелось поехать отдохнуть. И каждый раз я оправдывала себя тем, что хочу и для себя пожить, что деньги эти мне не просто так достаются, что и Марта могла бы оторвать задницу от стула и начать зарабатывать, а не сидеть на шее у меня и у матери, и что вообще я и так слишком много для них делаю.
А оказалось, что я, собственно, ничего для них и не делала. Вон, как только появилась возможность, то и мама оставила эти изнурительные уборки, и Марта на работу вышла, и Лийка веселая и довольная проводит время с бабушкой. А раньше я считала себя страсть какой благодетельницей. Вот ведь как.
Мама что-то там жарила-парила, Марк сразу отправился к ней на кухню, уверяя, что хочет только проверить, как работает починенная им печка. Ну, да. Мама-то у меня еще вполне ничего, оказывается, когда тоска в глазах пропадает, и появляются в них женские чертики, так хорошо мне знакомые. Да и мужик он хороший, пусть пообщаются. Все равно нам скоро уходить.
Йоханан куда-то ушел, говорил — родню проведать. Адам присел у окошка, да так там на стуле и продремал, пока мама нас не позвала обедать. А я все это время отмокала в ванной. Господи, как же я раньше не замечала, какое-то это фантастическое наслаждение! Как нежно вода проникает во все поры, вымывая дорожную пыль, как приятно промыть волосы душистыми шампунями, накрутить тюрбан из чистого, мягкого полотенца, намазаться кремами, чувствуя себя наконец-то настоящей ухоженной женщиной. Еще бы маникюр-педикюр сделать, пилинг-массаж — и все, ты в раю! Ну, да не все сразу. Пока мама зовет обедать.
