– И это нормально, – ответила она. – Все умирают. Сейчас просто пришло мое время.
– Нет, нет. К черту этот буддийский лэ сэ.
Глаза Инары вспыхнули, и на миг она стала похожа на себя прежнюю.
– Не смей называть мою религию «мусором», Мэл. Не смей.
Он покаянно склонил голову.
– Да. Прости, – пробурчал он.
Инара смягчилась.
– Иногда нужно просто принять тот факт, что ты ничего не можешь сделать, что мир такой, какой он есть. Злиться на него, воевать с ним – бессмысленно.
– Злиться и воевать – это моя тема. Я всегда так делаю.
– Знаю, Мэл, и прошу тебя на этот раз действовать иначе – ради меня и ради тебя.
5
Они поговорили еще минут пять. Мэл поведал ей последние новости из жизни команды.
– Платины мало, – сказал он. – Работы тоже.
– То есть все как обычно.
Мэл заметил, что Инара устает. Говорить ей становилось все сложнее.
– Мэл… – сказала она наконец. – Я творила злые дела.
– Нет, Инара, это не так.
– Почему я ушла из дома Мадрасса. Фидлерс-Грин… Мой клиент проговорился, что повстанцы собираются атаковать базу в Фидлерс-Грин. Я подумала, что об этом стоит сообщить властям. Мне казалось, что так я предотвращу кровопролитие.
– Да, ты рассказывала.
– Я не хотела, чтобы все вышло вот так. Альянс провел бомбардировку… уничтожил всю базу. Столько людей погибло… столько мирных жителей… Когда я в конце концов призналась тебе в этом, ты так разозлился.
– Знаю. Но сейчас не то время, чтобы осуждать себя.
– Потому что надо мной нависла смерть? Но если не сейчас, то когда?
– Вспомни свои добрые дела, – сказал Мэл, – а не свои ошибки. Подумай о том, как много ты значила для людей, о том, как ты делала их лучше.
– В том числе тебя?
– И больше всех меня. Правда, я никогда в этом не признаюсь.
– Не бойся, твою тайну я не выдам. Я заберу ее с собой в могилу.
Мэл увидел, что у нее уже слипаются глаза.
– Мне жаль, Мэл, – пробормотала Инара.
– Все нормально, – ответил он. – Просто спи.
– Мы с тобой… У нас с тобой могла быть…
– Знаю, Инара. Знаю.
Инара еще что-то сказала, но так неразборчиво, что Мэл не понял ни одного слова. Затем она закрыла глаза и уснула.
Он посидел у ее кровати еще полчаса, наблюдая за тем, как она спит, а затем вышел из комнаты. Ему хотелось кому-нибудь врезать. В коридоре стояла скульптура, трехмерная фигура из заплаток, видимо, сделанная из переработанного металла. Мэл не понимал, что она должна изображать – кошку на ходулях, пьяного жирафа? Его так и подмывало бросить ее на пол, растоптать, снова превратить в утиль.
– Пожалуйста, не надо, – сказал Станислав Лямур, подходя к Мэлу сзади.
– А?
– Это настоящий Оскар Наварре. Оч-ч-чень дорогой. Вы собирались сделать с ним что-то плохое.
– А вот и нет.
– И не вы первый. С творчеством Наварре связано множество скандалов. Одни считают его работы гениальными, другие…
– Другие уверены, что смогли бы за полдня смастерить такое у себя в сарае.
– Именно. Но это не мешает его работам уходить с аукциона за баснословные суммы. Вот эта называется «Редкая масть». Это своего рода каламбур. Видишь ли, это лошадь, сделанная из банок из-под мастики.
– А-а, лошадь. Ну, теперь, когда вы это сказали, я ее вижу.
Лямур сочувственно взглянул на него.
– Мэл, я все понимаю. Насчет Инары. Я чувствую то же, что и вы. Мы оба ее любим. Мы в ярости оттого, что с ней происходит. От таких мыслей хочется воевать против всего мира, но что хорошего из этого выйдет? Давайте лучше выпьем. У меня внизу есть бутылка «Цзиньсе де Мэнсян». Лучший односолодовый виски в мире.
– Мне не очень хочется пить.
* * *
Шесть больших порций виски спустя Мэл обнаружил, что его ярость превратилась в уныние. Такая вот магия бухла. Алхимия алкоголя.
– А ей точно нельзя помочь? – спросил он у Лямура.
Они сидели в бельведере – термин «беседка» казался недостаточно грандиозным термином для этой постройки, стоявшей на холме в полукилометре от дома. Под холмом в вечерних лучах солнца поблескивало озеро. Время от времени на поверхность, создавая круги на воде, поднималась золотисто-оранжевая рыба.
– Поверьте, Инару осматривали почти все специалисты галактики, – ответил Лямур. – Все твердят одно и то же: грубо говоря, миелома Кила – это смертный приговор. Она влияет на производство клеток плазмы в костном мозге, заставляя их нападать на сам организм. Фактически она медленно превращает свою собственную кровь в яд. В наше время большинство миелом поддаются лечению – вот они, чудеса современной медицины, – но миелома Кила является одним из исключений. Она – смертельно опасная тварь.
– Жаль, что Инара не сопротивляется болезни.
Миллиардер удивленно посмотрел на Мэла.
– Вы в самом деле так думаете? Мэл, послушайте: с тех пор как Инара прибыла сюда, она каждый день боролась с болезнью. Я не видел другой женщины, которая бы так хотела жить. Лишь совсем недавно она смирилась с неизбежностью.
– Почему она вообще сюда приехала?
– Ну да, что у меня вообще есть, если не считать безграничного обаяния и огромного богатства?
– Я не хотел вас обидеть.
– А я и не обижаюсь, Мэл. Вы спрашиваете, почему Инара выбрала именно Станислава Лямура, чтобы он заботился о ней и был с ней в последние дни ее жизни. Почему не кого-то другого? Почему не вас?
Мэл пожал плечами.
– Не обязательно меня. Капитан «Светлячка» вряд ли может конкурировать… ну, вы понимаете… вот с этим. – Он обвел рукой окрестности. – Но ее принял дом Мадрасса, даже после всего, что произошло, – Фидлерс-Грин, нарушенная клятва компаньонки и так далее. Это удивительно, но они все-таки взяли ее к себе. Она же могла остаться там, верно?
– Неприязнь, которую испытывали к ней другие компаньонки, не исчезла окончательно. Там она не чувствовала себя уютно. Инара хотела оказаться там, где ее не будут безмолвно осуждать, где нет атмосферы ханжества. Она знала, что я могу дать ей все это. Получив ее сообщение, я бросил все и отправился за ней.
– Поймите меня правильно, я благодарен вам за это, но…
– Мэл… – Лямур похлопал его по руке. – Я знаю, как много вы значите для нее, а она – для вас. Инара часто мне об этом рассказывала. Кто знает, как могло обернуться? Но главное то, что вы к ней приехали. У вас был шанс попрощаться. Я надеюсь, что вы помирились.
