На мое отрицательное мычание, получаю хлесткий удар по лицу.
Десятки «почему» крутятся в моей голове…
Почему все это происходит со мной? Почему я не смогла увидеть гниль в душе любимого человека? Почему искала ему оправдания?
– Я тебя люблю, ты это понимаешь? – он стирает кровь, набежавшую в уголке моих губ.
– Это не любовь, Гер. Любимому человеку не причиняют боль. – Мужские пальцы впиваются в предплечья, оставляя синяки. Мужчина рычит, сжимая все сильнее и сильнее. – Не любовь, – шепчу, утопая в потемневших глазах.
– Ты не права, – кричит он, отшвыривая меня. Ноги подворачиваются, и я ударяюсь об угол кровати, выставляю руку, чтобы смягчить толчок. Тишина. Комната заполнена моим тяжелым дыханием. – Ты не права, – повторяет уверенно, подходит ко мне и протягивает ладонь. – Поднимайся, нужно приложить лед к губе. Вставай! – Моих сил хватает на то, чтобы отрицательно покачать головой и сжаться в комок. – Хорошо, я сам принесу лед.
Герман выходит из спальни, а я верчу головой в поисках телефона.
В висках пульсирует до темных звездочек перед глазами.
Он не в себе!
Герман меня не отпустит!
Глава 10
Из коридора слышны удаляющиеся шаги. У меня не больше минуты. Я поднимаюсь. Не буду обуваться, возьму только сумочку, в ней паспорт, телефон и немного наличности.
Корю себя за то, что не развернулась и не ушла сразу, а стояла, словно загипнотизированная, наблюдала, как теряю близких людей.
Мне удается проскочить незамеченной мимо гостиной. Тихие хлопки босыми ступнями кажутся оглушающими. Беру сумочку и ощущаю на себе взгляд. Все мышцы сводит от напряжения.
– Куда ты собралась?
Мужской голос спокоен. Милосердов чувствует себя уверенно. Он не подходит ко мне и не пытается развернуть к себе – наблюдает.
– Хотела взять телефон, – вру и надеюсь, что мой голос не дрожит, предавая. – У меня болит рука.
Говорю чистую правду. Боль ощутила, когда выставила левую руку перед собой, и удар пришелся на нее. Не поворачиваюсь, открываю сумочку достаю телефон, а сама прячу паспорт за тарелку для ключей.
– Что с твоей рукой? – интересуется участливо. Герман приближается, протягивает раскрытую ладонь. – Покажи, – я демонстрирую кисть, на глазах сустав наливается краснотой. – Идем. Ушиб, – констатирует, бегло взглянув.
Меня усаживают на стул в кухне, Герман достает лед, выбивает прозрачные кубики и складывает в пакет. Обматывает полотенцем, протягивает.
– Приложи.
Что мне остается? Да только выполнять сказанное, тщательно подбирать слова в разговоре, не провоцировать и ждать, что представится возможность сбежать.
Мужчина мягко забирает телефон из здоровой руки, кладет его на столешницу, отодвигая дальше от меня.
У меня горят губа и щека, саднит затылок, боль в руке с каждой минутой становится ощутимей.
Милосердов открывает холодильник, интересуется:
– Ты голодна?
Мне не хочется есть, не хочется пить, пульсирует лишь одно желание, вернуться на полгода назад и ни за что не принимать приглашение на кофе.
– Нет.
Он достает контейнеры с едой, накладывает в большую тарелку щедрую порцию, ставит разогревать.
– Ты убедилась, что Танюша тебе не подруга? – интересуется будничным тоном, сервируя стол на одного. Стелет салфетку, кладет нож и вилку, наполняет соком два стакана, один ставит себе, второй напротив меня.
– Убедилась.
«А еще убедилась, что человек, клявшийся мне в вечной любви, оказался настоящей мразью» – этого я не говорю вслух.
– Это хорошо, – он тщательно измельчает мясо на маленькие куски, откладывает нож, накалывает на вилку кусочек и протягивает мне. – Ешь, тебе нужно выпить обезболивающее, лучше этого не делать на пустой желудок, – я покорно открываю рот, жую. – Пойми, все, что сегодня произошло, к лучшему. Мы оба поняли, что отношения в любой момент могут быть разрушены. А это значит что? – отпивает глоток сока и смотрит, ожидая от меня вопроса.
– Что?
– Что их нужно беречь. Любые отношения нужно беречь, родная. Тем более те, в которых люди любят друг друга. Ты же меня понимаешь? – и вновь взгляд, полный ожидания.
– Понимаю.
Мне ничего не остается, лишь соглашаться. Он же безумец! Тронутый на всю голову безумец! Опьяненный деньгами и безнаказанностью.
Я жую очередной кусочек мяса, Герман наклонятся, подносит бокал с соком к моим губам:
– Выпей. Сейчас таблетку дам, – достает аптечку. А мой взгляд падает на тяжелый графин. – Держи. Как рука?
Я глотаю таблетки. К покраснению прибавляется отек и проступает синева.
– Болит.
– До свадьбы заживет, – улыбается он своей шутке. – Никогда не понимал этой поговорки, – фыркает и продолжает меня кормить. Заканчивает с обедом и пододвигает стул вплотную к моему. – Женя, родная, надеюсь, мы поняли друг друга? И ты не станешь ставить мелкие обиды выше нашей любви и нашего будущего, договорились?
Теплая ладонь гладит мою спину и притягивает к себе, вынуждая положить голову на мужское плечо.
– Конечно.
Хочется выть от отчаяния. Невольно я вспоминаю разговор с девчонками. Предостережение, высказанное Леной, мне казалось таким глупым и далеким. Ведь в нашей голове плохое случается с кем угодно, но только не с тобой.
– Все же не нравится мне рука. Переоденемся, и я отвезу тебя, пусть посмотрят.
Герман не оставляет меня ни на секунду. Я ощущаю себя куклой. Он усаживает меня на кровать, сам же стягивает домашние штаны и футболку, переодевается в рубашку и брюки. Помогает обуться, выбрав для меня балетки.
***
Мы входим в приемный покой, Милосердов держит меня за руку, переплетая наши пальцы. Обаятельно улыбается медсестре:
– Есть кто-нибудь, кто сможет посмотреть руку моей невесте?
– Вам придется подождать. – Девушку не подкупает лучезарная улыбка, она указывает на стулья вдоль двух стен. С обеих сторон сидят люди, ожидая приема.
– Вы не поняли, нам срочно. – Я вижу, как красная купюра, свернутая вчетверо, ложится у стационарного телефона.
Девушка накрывает деньги карточкой:
– Сейчас уточню, есть ли у доктора свободная минутка. Вы присаживайтесь.
– Потерпи, родная, нас быстро примут.
Крепкие объятия стискивают мои плечи. Мужские губы целуют волосы, а я замечаю свое отражение в обшарпанном зеркале напротив. Обескровленные губы подрагивают. Испуг делает мои глаза еще больше, я всматриваюсь в лица сидящих напротив, ища поддержки и спасения. Герман спокоен, зарывается носом в мою макушку, шепчет:
