– А потом… – Лиза замолчала, не в силах сразу подобрать нужные слова.
Она сама уже спрашивала себя о том, что говорил сейчас брат. Ее саму удивляло то чувство, которое она испытывала теперь: чувство полного соответствия своему жизненному предназначению. Конечно, для того чтобы запекать в духовке мясо, ей совсем не обязательно было читать Флобера и Тургенева. И все-таки она не чувствовала, чтобы хоть что-нибудь было ею прочитано или пережито напрасно. Она знала: чтобы вдохнуть жизнь в этот дом, который она сразу полюбила, – мало купить красивую мебель и посуду…
– А потом, – повторила она, – я хочу, чтобы в нашей жизни было то, что есть во мне. Ты понимаешь? – повернулась она к Юре.
– Да, – кивнул он.
– Чтобы здесь был особенный мир, наш мир, чтобы ты приходил сюда не только есть и спать. – Забыв о брате, Лиза говорила теперь только для Юры, и он смотрел на нее не отрываясь. – Разве для этого не нужны способности, разве что-то было со мною напрасно? И ведь потом…
Тут она запнулась и не стала продолжать. То, о чем она хотела сказать как о некоем далеком «потом», больше не было для нее неясным будущим.
Николай слушал сестру, но по его глазам было видно, что он не слишком хорошо понимает, о чем она говорит.
– Эх, Лиз, – сказал он наконец, – это ты об абстрактностях каких-то рассуждаешь. А вот что ты делать будешь днями напролет? Тем более тут у вас убирать – и то приходят.
– Найду, что делать, – улыбнулась Лиза. – Здесь разве, кроме уборки, делать нечего?
Она занималась садом: высаживала сирень, жасмин, розы, читала книги по садоводству. Даже съездила в Ленинку, чтобы почитать старинные издания, и ее восхитило то, как описывался в этих пожелтевших книгах сад – как живое существо, к дыханию которого прислушивается садовник.
Или расставляла по полкам множество Юриных книг – единственное, что он перевез в этот дом, кроме одежды, – и вдруг зачитывалась, стоя прямо на стремянке.
Ее день был заполнен множеством дел, каждое из которых она чувствовала важным и неотменимым. И только когда возвращался Юра, Лиза откладывала все дела и часами выслушивала его рассказы, и предположения, и идеи, и невероятные проекты, которые, несмотря на множество повседневных дел, роились у него в голове.
Когда уж тут было думать о сплетнях и брильянтах!
Впрочем, бриллиантовый гарнитур Юра ей все же подарил.
– Почему же ты не хочешь? – притворно обиделся он в ответ на ее увещевания. – Это красиво, почему же «бесполезные траты»? Ну, давай купим унитаз и поставим у входа – будет символ полезности! Я уже очень давно почти ничего на себя не тратил, могу я подарить тебе что-нибудь красивое? К тому же учти – во мне говорит прагматик: мы же идем с тобой именно на светский прием, вот я и хочу, чтобы ты выглядела соответственно.
Светским приемом Юра назвал концерт, который давал в Консерватории знаменитый скрипач Медвенцев и после которого должен был состояться банкет в «Метрополе».
– Он не просто знаменитый, – уточнил Юра, сообщая Лизе о приглашении, полученном от скрипача. – Он великий музыкант, это совсем другое. Знаменитый – говорит только о признании, а великий – о том, что есть на самом деле, даже если бы он совсем не был известен.
– Ты его знаешь? – спросила Лиза.
– Лично – нет. Но я был на его концертах и в Лондоне, и в Москве. Даже если он приглашает меня только потому, что рассчитывает для чего-нибудь на мои деньги, я и этому рад.
«Надо же! – удивилась про себя Лиза. – И это Юра говорит, с его чувством собственного достоинства!»
К этому концерту Юра и выбрал для нее бриллианты на выставке драгоценных камней. Выбирал именно он: Лиза, чтобы поддразнить его, специально не вмешивалась в этот увлекательный для нее процесс.
Она любила рассматривать драгоценные камни с их таинственной, живой игрой света, с переливами разноцветных искр. А на ювелирной выставке в сияющем небольшом магазине у самой Красной площади было чем полюбоваться! На минуту Лиза почувствовала себя как в музее, у нее даже дыхание замерло при виде изысканных украшений.
Впрочем, «процесс» длился, к ее сожалению, недолго. Юра почти сразу указал на серьги, колье и кольцо, лежащие на темно-голубом бархате в длинном футляре.
Присмотревшись повнимательнее, Лиза поняла, что его привлекло: в кольцо было вправлено несколько бриллиантов на тончайших золотых стебельках. При каждом движении руки они едва уловимо трепетали, взрываясь снопом сияющих брызг. То же происходило и с серьгами при каждом повороте головы, и с колье – от дыхания. Как она ни старалась казаться безучастной, но невольно ахнула, рассмотрев все это поближе!
– Видишь, – довольно заметил Юра, – а говорила – бесполезные.
Имя Дмитрия Львовича Медвенцева, прилетевшего в день своего рождения на этот единственный концерт из Лондона, много значило даже для тех, кто с удовольствием послушал бы не скрипача, а эстрадного певца.
Большой зал Консерватории быстро заполнялся людьми, которых Лиза прежде видела только на экранах телевизоров. Здесь были политики, банкиры, министры, актеры… Даже с открытием «Максима», на которое, как ей казалось, собрались самые знаменитые люди, – невозможно было сравнить сегодняшний вечер!
Впрочем, глядя на входящих в зал представителей бомонда, Лиза не чувствовала себя восхищенной и робеющей девочкой. Все они были разными, и она видела их такими, как есть. Некоторые держались легко и непринужденно, некоторые – с заметным напряжением из-за стремления произвести значительное впечатление.
Она вдруг вспомнила, как рассматривала зрителей на спектакле в Ленкоме – три года назад! Тогда все дамы, с величественным равнодушием проходившие мимо нее по фойе, казались ей небожительницами. Теперь Лиза спокойно смотрела, отражается ли какое-нибудь чувство в их глазах, – и редко его замечала.
«Что же это значит? – удивлялась Лиза своему спокойствию. – Я стала одной из них?»
Конечно, она вправе была чувствовать себя равной среди них – молодая женщина, красавица, спутница одного из самых блестящих мужчин. Ее плечи, оттененные вечерним платьем, шея, открытая высоко заколотыми волосами, – светились, как фарфор; бриллианты сверкали не хуже, чем у других. И все-таки причина Лизиного спокойствия была не в этом – не в этих внешних атрибутах благополучия.
Она больше не чувствовала себя вырванным из земли растеньицем, которое вянет от неприязненного взгляда. Все, из чего состояла ее жизнь, что наполняло ее смыслом, – оставалось с нею каждую минуту. И улыбка ее не была ни смущенной, ни презрительной. Это была улыбка женщины, жизнь которой не блекнет за стенами ярко освещенного зала.
Она вдруг вспомнила выражение веселого интереса, которое так привлекло ее, когда она впервые взглянула в глаза Юры. Это было именно то, что она испытывала сейчас! Вся Лизина жизнь, связанная теперь с ним, зажигала ясные и доброжелательные огоньки в ее глазах, невольно заставляя окружающих приглядываться к ней повнимательнее.
