Она не представляла, как бы чувствовала себя, останься они все эти дни в камере. От воспоминаний о единственной ночи, проведенной в колонии, её до сих пор кидало в дрожь. Спаси и сохрани.
Лида в доме задыхалась. Вроде и понимала, что ничего крамольного не происходит, никто её в клетку не сажал, на привязи не держал. Она свободно передвигалась, могла выйти во двор и так далее. А всё равно не покидало четкое ощущение, что она на данном этапе не принадлежит сама себе.
Лида любила гулять. В парках, в лесополосе. В городе у неё был даже любимый пруд, куда она приходила чаще всего. Он располагался неподалеку от их дома. Ну, как неподалеку. Если пешком, то до него минут сорок было. На машине быстрее намного.
Кстати, с Лисой они тоже любили встречаться именно у этого озера. У них и любимая скамья была. Их. Они усаживались на неё, часто раскладывая на оставшемся пространстве бутерброды. А в такую погоду глинтвейн был бы идеальным дополнением.
Лида никак не стала комментировать последнюю реплику Мирона. От греха подальше.
Они вышли за ворота, и Мирон указал рукой в сторону леса.
– Туда?
– Давай.
Если бы она даже захотела пойти в противоположную сторону, настаивать не стала бы. Лида четко для себя решила не спорить с Мироном. Принимать всё, что он скажет. Тяжело будет, если он снова начнет расспросы. Надо как-то аккуратно уходить от них.
Она постарается.
Ещё никто ничего и не начал. Может, и обойдется. Сейчас прогуляются и спокойно вернутся в дом.
– Расскажи о себе, красивая.
Они прошли нет ничего.
Лида улыбнулась, поддев ботинком невысокий и уже осевший снег. На улице тепло, но снег не таял.
– Лидия Максимовна Машкова. Двадцать три года. Начинающая эскортница.
– Я сейчас жопу напорю этой начинающей эскортнице, – шутливо рыкнул Мирон, чем немало удивил Лиду.
Та, пряча смех, продолжила в том же духе:
– Ты ремень не надел. Я видела.
– А вот это на что?
Мирон выставил руку вперед и продемонстрировал довольно увесистую ладонь.
Лида вскинула брови кверху, стараясь не думать о том, с какой легкостью сегодня они говорят о ремне. А вчера она пришла в ужас.
– Хорошо, попытка номер два.
– Я внимательно слушаю.
– Лидия Максимовна Машкова. Двадцать три года. Глаза серые. Рост сто шестьдесят сантиметров. Объемы…
– Объемами можешь не хвастаться, всё равно не дотягиваешь до 90-60-90.
– Что-о?
Лида сделала вид, что возмущена до глубины души. Даже подумала зачерпнуть немного снега, сколько получится, и запульнуть в Скифского.
Потом всё же передумала. Снега маловато.
– Но мне очень по душе твоя крепкая задница.
Слова у Мирона не разошлись с делом, и на ягодицы Лиды опустилась его загребущая рука. Сжимал он, как всегда, ощутимо. По-другому не умел? Или не хотел?
– Мирон, а ты родом из этих краев?
– Да. Вырос здесь. Меня дед воспитывал. Ну и, конечно, улица.
Лида, сама того не замечая, снова ступила на тонкий лед. Попыталась увести разговор от себя, но зачем-то спросила про него. И ей стало интересно.
– Улица воспитывала всех.
– О да. А нас особенно.
– Нас?
Мирон по-доброму усмехнулся, и Лида поймала себя на мысли, что в таком контексте он воспринимался иначе. Более свободно. Доступнее, что ли. Лиде даже начало казаться, что у неё и нет перед ним никаких обязательств. Что они встретились где-то в другой жизни и решили прогуляться, чтобы просто пообщаться.
Может, она перегибает палку и накручивает себя? Снова…
– У меня, как, наверное, и большинства ребят нашего возраста, была своя компания. Я и ещё трое мальцов сразу скорешились. И так получилось, что и потом мы по жизни вместе.
– Павел Дольник один из них? – вопрос сорвался с губ Лиды прежде, чем она успела подумать.
– Да, – спокойно ответил Мирон, зачерпывая носком ботинка снег и подкидывая его. – Есть ещё два – Игнат и Степан. Больше двадцати пяти лет вместе.
– Поразительно. Столько супруги не живут.
– Угу. Мы тоже порой ржем над этим фактом. А вообще у нас есть прикольная традиция. Рассказать?
– Конечно.
Лида не врала и не кривила душой. Ей на самом деле было интересно. Тем более о традициях в чисто мужской компании.
– Раз в несколько лет мы собираемся в Вегасе, – начал Мирон наигранно-зловещим тоном, чем вызвал искреннюю улыбку у Лиды. – И кутим. По-взрослому. Казино. Пьянки. Даже дебоши устраивали. Короче, продолжаем подтверждать слухи про «тех самых русских».
– Да быть такого не может!
Где дебоши и где Павел Дольник? Где кутеж и Мирон Скифский? Её воображение легко рисовало картину: дом Мирона, и в главной комнате или на кухне расположились четверо крепких мужчин. Сидят, выпивают. Ведут разговоры или даже играют в карты. Или другая картина: всё те же четверо мужчин жарят на вертеле забитого недавно зверя.
И почему-то ни на первой картине, ни на второй она не увидела женщин. Чисто мужская компания. Может, это связано с тем, что разговор шел про друзей?
Её, конечно, подмывало спросить, поинтересоваться про статус его друзей. Но вовремя решила, что это перебор. Личная жизнь других людей – на то и личная, что посвящать в неё никого постороннего не следует.
– Я был единожды. Раньше, пока служил, невыездной… Без надобности меня заграницу не пускали. А тут тоже оторвался. Знаешь, – Мирон сделал паузу, и Лида ничего не сказала, ждала, что он продолжит. – В этом беспределе что-то есть. С нами даже адвокат летает. Иногда приходится урегулировать некоторые наши косяки. Кстати, в последнюю поездку Доля успел жениться и развестись.
– О, – выдохнула Лида. – Даже так.
– Да. Зато весело.
– И будет, что рассказать внукам.
Мирон совершенно естественным жестом протянул ей руку, и Лида так же спокойно вложила свою ладонь в его.
Хотя нет. Не спокойно. Что-то дрогнуло в груди.
Предупреждающе…
Колокольчик снова зазвенел. Но она его приглушила.
Они беседовали. Гуляли. Разговаривали.
Всё хорошо.
– Пожалуй, такое не расскажешь внукам.
– То, что есть такие друзья, с которыми вместе много лет, это замечательно. Наверное, даже круто. Многие мечтают о таком. А можно ещё один вопрос? – спросила Лида.
– Конечно.
– Почему тебя воспитывал дедушка?
Надо было ей в этот момент посмотреть на Мирона. Лучше бы продолжила любоваться окрестностями. А тут было что посмотреть. Красивые сосны, рядком посаженные кем-то десятилетия назад. Или это всё же был самосад, причудливая прихоть матушки-природы? Но деревья завораживали. Как и тропинка, уходящая далеко в лес. Она была узкой, приходилось идти рядом. Поэтому то, что Мирон взял Лиду за руку, только облегчило прохождение. Иначе кому-то из них двоих пришлось бы идти по обочине и вязнуть в слякоти и тающем снеге. Вопрос, кому именно, не стоял.
