Мирон дышал тяжело.
У неё есть муж… Любимый…
– Я не хочу с тобой общаться, когда ты такой. Ты меня…
– Ответь, Лида.
Он не повысил голоса. Не закричал.
Лишь попросил ответить.
Здесь и сейчас.
Без его спецов, без подключения связей.
Он должен знать…
Должен.
– Что отвечать, Мирон? Я тебе уже сказала. Олег мой муж, он по…
– Да, он подложил тебя под другого мужика! Ахренеть! Зашибись просто! И для какой благостной цели? Поэтому ты молчала и ни разу мне не сказала, на что тебе потребовались деньги? Он у тебя проигрался? В долги вогнал? Какую лапшу он навешал тебе на уши?! Сука! Я лично убью эту мразь!
– Замолчи, – прошептала Лида, бледнея.
Её реакция на его слова была хуже яда. Хуже тупого, ржавого ножа, что вогнали в бок и с особым смаком повернули его, вспарывая мышцы, кромсая их и наслаждаясь процессом. Мирон ожидал от себя чего угодно, но не такой оглушающей боли.
– Замолчать? – оскалился он, нависая над Лидой и окончательно беря девушку в плен своих рук и тела.
– Да, замолчи! – интонация в голосе Лиды изменилась. Появился градус напряжения.
– Почему? Потому что ты, как и большинство женщин, живущие с ублюдками, прикрываешь его? Рада, что тебе навешали лапши на уши и ты радостно примерила на себя роль жертвы, готовой на всё ради любимого муженька?
Он не договорил. Мог сказать ещё много чего. Потому что повидал и не такое в жизни. Разное видел. И девушек, «влюбленных» в бойцов с Востока, тоже. Знал схему вербовки, доводилось и видеть «жен полка» лично. Ужасное зрелище, даже для видавшего много крови и грязи бойца.
Его выворачивало наизнанку от мысли, что Лидой пользуются. Нежной, маленькой девочкой с изумительным взглядом. С глазами, в которые он влюбился, как мальчишка, и за которые готов убивать.
Хрен он теперь отпустит её к этому ублюдку! Олег… Теперь понятно, почему она сбегала на пол! Эта сука наверняка её ещё и бил! Или в подвале запирал для профилактики послушания! Отсюда её зажатость, замороженность! Недоверие…
Его мысль оборвалась.
Потому что Лида подняла две ладони и с силой толкнула Мирона в грудь.
Тот не шелохнулся. Ни на миллиметр.
– Не смей… Слышишь, не смей говорить про Олега гадости! Понял, Скифский? Не смей, я тебе говорю! – зашипела она разъяренной кошкой, и её серые глаза наполнились влагой.
К слезам Лиды он не был готов…
Никак.
Эта девочка, как стойкий оловянный солдатик, всегда под него подстраивалась. Понятно почему. Она льнула, делала всё, что он хочет. Что ему надо. И ни разу он не видел её слез. Даже намёка.
А тут…
Мирон растерялся. Её боль, её обида, тоска вырвались наружу и устремились к нему, чтобы въесться в кровь, наполнить собой и его.
Лида снова толкнула Мирона, приложив ещё больше усилий.
– Он мертв! – срываясь на шепот, выкрикнула она. Всего два слова, но мир в очередной раз изменился, перекрасился, и уже не определишь, в какие цвета. – Он мертв, понял? Он погиб… Он… Он был самым лучшим мужчиной на свете! И я никому не позволю говорить про него гадости, Скифский! И если ты… Ты… – у неё закончились слова, она жадно хапнула воздух, не замечая, как одинокая слеза сорвалась с ресниц.
Если раньше Мирон думал, что его кроет от Лиды, что в её присутствии жизнь воспринимается иначе, то сейчас на мужчину обрушились совсем другие чувства.
Беззащитность Лиды нокаутировала.
– Я понял, красивая… – зашептал Мирон, не признав в охрипшем голосе свой. Мирон сделал шаг вперед, полностью уничтожив пространство между собой и Лидой. Лида дернулась в очередной раз, уперлась руками в его плечи, но Мирон не уступил. – Я услышал тебя. Прости… Прости, малышка. И не плачь, прошу. Что у вас случилось? Почему погиб муж?
Лида интенсивно замотала головой, отказываясь говорить.
Он понимал почему.
Ей до сих пор больно…
Она до сих пор любит мужа… Олега…
Тоскует.
Зовет по ночам.
Она его руки хочет чувствовать на своем теле. Его губы.
Не чужие…
Мирона заколотило, внутренняя дрожь прошлась по телу, выворачивая мышцы и рвя сухожилия.
У ЕГО девочки был муж. Она вдова. Такая молодая… такая ранимая… Такая не его…
Мирона разрывало. Как и Лиду.
Она молчала, невидящим взглядом смотря на него или за него. Мирону сложно было определить. Он сам на несколько секунд потерял связь с миром. Ревность глушила здравый смысл. То, чего он опасался, случилось. Или… нет?
Он глубоко вздохнул. Ещё раз.
Потом склонил голову и уперся лбом в лоб Лиды.
Ближе…
Ещё ближе…
К ней.
– Красивая, прости, – ещё раз сказал он, потому что других слов попросту не было.
Он солдат. Он чертову пропасть времени не общался с женщинами вне рыночных отношений.
Он избегал любых проявлений чувств… Он забыл, как это – чувствовать женщину.
Сейчас чувствовал. Всю её.
Лида перестала его отталкивать. Первая волна эмоций схлынула. Эта девочка не переставала поражать его. Откуда в ней такая силища? Не сила даже. Быстро взяла себя в руки.
Хотя…
Стоило ли? Может, надо было высказаться, наконец? Наорать на него? Ударить по морде?
Мирон поднял руку и дотронулся до щеки Лиды.
Лида судорожно то ли всхлипнула, то ли вздохнула.
Душа у Мирона не выдержала. Сердце – тоже.
Лида попыталась увести лицо от его прикосновений.
Эта её попытка оказалась той самой искрой, что подожгла фитиль, тлевший у него в груди.
Мирон застонал, его руки устремились вниз, чтобы сразу проникнуть под подол платья-рубашки Лиды.
Прошелся по бедрам. Сжал их. И дернул Лиду вверх.
Она испуганно вскрикнула, интуитивно вцепившись в его плечи. Это Мирону и надо было! Чтобы она прикасалась к нему! Трогала его! Была с ним!
Он действовал быстро: усадил Лиду на столешницу и резко вклинился бедрами между её колен. Снова жадно сжал бедра, ловя губами губы Лиды. Та сначала попыталась и от них увернуться. Но куда… От него не уйдешь! Не сейчас. Не сегодня. Скиф рванулся вперед, второй рукой прихватил шею Лиды сзади.
Не отпустит… Никуда.
Мир хотел быть нежным. Хотел забрать её боль на себя. Утешить, наверное. Но какой, нахер, утешитель из снайпера? Из вчерашнего зэка, который ещё никак не надышится свободным воздухом? Из патологического ревнивца, который влюбился…
