Хорошо, что Пети не было видно тут.
Еще вечерний разговор – из какого-то кафе. Полосатые восточные подушки, кальянный дым, музыка нудная, коктейльные бокалы, в них что-то с апельсинами и взбитыми сливками. Нина – в глазах бумажные фонарики – облизывает сливки с трубочки, смотрит в глаза, спрашивает:
– Ну, а ты вот как себе представляешь себя через пять лет?
– Вопросики твои, – отвечает за Илью Петя. – Как-как… Это с подвохом, да?
– Нет, почему? Ну хочешь, я первая, если ты такой сложный. Я вот, например, буду пилотом.
– Чего?! – Петя ржет.
– Буду пилотировать самолеты.
– Думаешь, тебя пустят туда? В «Аэрофлоте» баб только в обслуживание пускают!
– А почему «Аэрофлот»? Я в частную авиацию пойду! Буду на «Гольфстримах» летать или на «Бомбардье»!
– Зачем?
– Во-первых, это красиво. И ты зря смеешься! – Нина хмурилась и грозила пальцем. – В этой профессии не так мало девушек.
– Ну да. Их берут, небось, в расчете на то, что можно будет в какую-нибудь Ниццу со своим самоваром слетать. Пузаны всякие, у которых только на форму уже и стоит.
– Ладно-ладно! Теперь ты давай. Через пять лет.
– Ну… Я, наверное, буду… Подполковником точно буду. А может и полковником, если все грамотно делать.
– Ясно. Полковником. А у тебя будет жена? Дети? – Нина делала бровки домиком.
– Это допрос, что ли? На камеру? Не знаю я… Жена… – Петя сердился.
– Ну значит, у тебя тоже только на форму стоит? – смеялась Нина, но необидно.
– Ах ты, зараза… Иди сюда, я тебе покажу…
– Нет, стой! Давай заспорим, что я стану пилотом раньше, чем ты – своим подполковником!
– Ха! Да на что угодно!
И опять видео комкалось и останавливалось. Илья посмотрел – год этому ролику. А у них уже были отношения в самом разгаре, кажется.
– Ну… – сказал он Нине. – Вот так вот.
Год назад он подавал на УДО. А через пять лет – как угадать, Нин.
Возникла перед глазами табличка: «Аккумулятор разряжен. Осталось 20 %». Где-то надо было срочно искать зарядку от нового айфона, нельзя было пропадать… Петина мать поверила ему про внедрение, а остальные? Сколько эта зарядка стоит? Сколько у него осталось? Неделя еще впереди.
И почему-то – вместо того, чтобы одеваться, мусолить денежные остатки, скатываться по лестнице и искать сотовый ларек, Илья подтолкнул в телефоне галерейную ленту. Поводил пальцем над иконками, как медиум над буквами, примагнитился к одной.
Это был гостиничный номер. Просторный, крем с золотом, альков за расшитыми занавесками, канделябры. Нина была в белом кружеве… Смеялась. Она все время смеялась, когда он снимал ее.
– Иди! Тут и на тебя есть.
– Я сегодня не на белом, а на красном! – Нина отмахнулась, подняла полный виноградной сукровицы бокал.
– Ну как хочешь… – Телефон отвернулся, Петя всхлипнул, ахнул, помолчал. – Твой ход.
– Давай. Желание или правда?
– Желание.
– Так. Хочу, чтобы ты… Чтобы ты меня вот тут поцеловал.
– Покажи еще раз. Покажи на камеру. – Камера навелась на Нину, на загорелое плечо, на белую лямочку, на место, где после разгона наклонного взмывает вверх шея.
– Сюда.
Илья смотрел завороженно. Нельзя было оторваться. Нина играла, но не переигрывала. В ней не было ни жеманности, ни подделки. Затмила Нина полностью его вчерашний день, хотя б и на минуты.
– Теперь твоя очередь. Правда или желание?
– Окей. – Нина отвела глаза, думала. – Правда. Что ты хочешь знать?
– Скучно же правду, – сказал Петя чужим голосом. – Точно не желание? Ну ладно! Ты мне когда-нибудь изменяла?
– Дурак! Вот я так и думала! – рассердилась сквозь смех Нина. – Во-первых, ты сам знаешь. А во-вторых – зачем? У меня теория есть на эту тему. Вот у меня есть вся моя энергия, да? И я ее хочу отдавать только тебе. Потому что ты мой. И пока я ее всю тебе отдаю, у нас с тобой все будет хорошо. Мы будем вместе, и с тобой ничего плохого не случится. Это как такое защитное поле в фантастике. Как невидимый купол над нами. Над тобой. А если я начну отдавать еще кому-то частичку своей энергии, то это поле сразу ослабнет. Нас и друг к другу не будет притягивать, и в куполе будут трещины. И тогда он может рухнуть нам на головы. Мне – и тебе. А я этого не хочу. Я этого боюсь. Я ведь тебя люблю все-таки.
– Ой, опять этот бабский бред начался. Ладно, засчитано. Я тогда тоже выбираю правду.
– А ты меня все-таки любишь?
– Я-то тебя? Иди ко мне давай, я тебе покажу…
Конец.
Молоденькая. Сколько ей лет? Двадцать и немножко. Верит, интересно, сама в то, что говорит? В двадцать и немножко может верить. Пока люди не искусают, на мир любую красивую теорию примерить можно. Любую сопливую. А потом уже верится только в то, что с тобой до сих пор бывало. Нину, видно, еще не кусали. Или она укусы тональным кремом замазала?
Илья поставил другое видео проигрывать. Опять из-за нижнего белья.
– Ну поставь нормальное только что-нибудь! У меня там есть Джеймс Блейк и Риза! Тейк э фолл!
– Ща, постой… Где тут… Во. Готово.
Заиграло: какой-то тенорок субтильный цыплячьей грудиной постанывал стильно, сверху шипело, и черный нарубал смело этот ручей речитативом. Вместе получалось странно томительно и пряно.
Нина с первым битом, с первым стоном выплыла в центр комнаты – другой какой-то, не в той дворцовой гостинице. Пеньюар атласный короткий, только кружево и тени прикрыть. Сначала плечико вперед, потом другое, волной по телу вниз, до колен, в ритм тенору, а когда вступил негр – ему уже бедрами поддакивала, навстречу двигалась, качала ими всего чуть-чуть, но качка доходила до Ильи и ему кружила голову, и его укачивала.
Потом упала бретелька с плеча, сама. Он приблизил экран, чтобы Нина заняла все его поле зрения, чтобы детская его комната, в которую он больше не помещался, и из которой ему было уже не вырасти, не давила.
Из второй бретельки и из всего атласа Нина выскользнула, тот сполз лишней чешуей; на секунду позволила Илье увидеть цельно загорелые груди, как будто замешкавшись, а потом сразу отвернулась; одни трусики остались – черные нитяные; и дальше – стон, стон, губастый рваный стих нагнетает, подхлестывает, подстегивает, по спине стегает, по заднице, и под этой плеткой Нина расходится; пальцы, забывшись, – под резинку, потянула с одной стороны вниз, ткань нехотя, кокетка, огибает косточку, тянется, копит напряжение – чтобы потом сорваться.
– Вот… Вот… А ты не хотела… Я тебе же сказал… От этого таким будет… Зажжешь… Зажжешься… Будешь вся гореть… Чувству… Чувствуешь? – плел Сука своим чужим голосом. – Иди… Иди еще давай…
